Сегодня женщинам во всем мире гораздо труднее, чем в предыдущие годы, найти и сохранить работу. С начала пандемии, сообщает Forbes, более пяти миллионов женщин потеряли работу, в то время как общие цифры показывают, что занятость мужчин, на самом деле, увеличилась. Совсем недавно издание Нью-Йорк Таймс сообщило, что женщины, которым сложно свести концы с концами все чаще начинают продавать свои откровенные фото и эротические видео на сайтах вроде OnlyFans. К сожалению, вряд ли удивительно, что, когда женщинам нечем платить по счетам, тут же появляются желающие эксплуатировать их тяжелое положение, и они предлагают женщинам весьма сомнительные возможности быстро заработать большую сумму. Секс-индустрия — это главный пример эксплуатации и оппортунизма, извлечения выгоды из самых уязвимых женщин. Другой пример — индустрия суррогатного материнства.

В условиях современного рынка трудно представить ситуацию, когда вам говорят, что вы идеальны для высокооплачиваемой работы, именно потому, что вы женского пола, но это так в случае гестационного суррогатного материнства — одной из форм вспомогательной репродуктивной технологии. На этой «работе» женщина (суррогатная мать) вынашивает ребенка для другого человека или пары до родов, после которых ребенок сразу же передается заказчикам.

Конечно, во многих случаях утверждается, что суррогатное материнство «альтруистичное», а не «коммерческое», что делает суррогатное материнство скорее неоплачиваемым «хобби», чем работой. В случае альтруистичного суррогатного материнства заказчики могут оплачивать медицинские услуги в связи с беременностью и родами, но сверх этого суррогатной матери ничего не платят. Но, как мы обсудим в дальнейшем, отделить «коммерческое» суррогатное материнство от «альтруистического» — это не такая уж простая задача. И в случае любого контракта или денежных выплат за человеческую жизнь, всегда есть высокий риск принуждения, объективизации и контроля над другими людьми.

Легализация альтруистического суррогатного материнства — это реакция политиков на глобальный черный рынок суррогатного материнства…

На национальном и глобальном уровне существует давление признать и легализовать альтруистическое суррогатное материнство для борьбы с коммерческим суррогатным материнством. Сейчас практически повсеместно признается, что коммерческое суррогатное материнство связано с многочисленными нарушениями прав человека.

Как отмечают ученые Бритта ван Бирс и Лора Бош в своей статье, опубликованной в октябре 2020 года в журнале «The New Bioethics», такие страны как Нидерланды и Великобритания сейчас рассматривают вопрос о правовом признании и управлении внутренним суррогатным материнством из альтруизма. Причина этого именно в том, что «коммерческие практики суррогатного материнства связаны с риском, что с детьми будут обращаться как с подлежащим продаже товаром, и что суррогатные матери будут принуждаются к оказанию репродуктивных услуг».

Разный правовой статус суррогатного материнства в разных странах (или даже в разных штатах в случае США) привел к глобальному черному рынку суррогатного материнства, когда бедные женщины из Греции или Украины, где коммерческое суррогатное материнство легально, используются богатыми людьми и парами из стран, где такая практика нелегальна. В США, по разным оценкам, от 15% до 50% суррогатных матерей — это жены военнослужащих. Агентства суррогатного материнства нацелены на вовлечение именно жен военных по многим причинам, в том числе, потому что им сложно найти работу, и они часто нуждаются в дополнительном заработке для своих детей.

Разумеется, есть серьезные этические вопросы о любой форме суррогатного материнства. Например, допустима ли вообще практика платы за использование тела женщины, и не является ли это, по сути, торговлей детьми. Многие люди, рассматривающие эти вопросы, приходят к выводу, что любые формы суррогатного материнства — это разновидность торговли людьми.

Но даже если выделить альтруистичное и этичное суррогатное материнство, его будет невозможно отделить от коммерческого суррогатного материнства. Ведь при любой договоренности и контракте есть масса возможностей оказывать давление на женщину и контролировать ее жизнь и то, что делают с ее телом. О какой бы сумме денег ни шла речь, между понятиями «оплата расходов по беременности» и «плата за суррогатное материнство» нет четкой грани. Ведь родители-заказчики, пытаясь получить как можно более здорового ребенка, практически всегда стремятся к максимальному контролю над образом жизни, местонахождением и медицинскими решениями суррогатной матери.

Ситуация еще больше осложняется тем, что легализация альтруистичного материнства приводит к повышению спроса на суррогатное материнство как таковое. И только легализация коммерческого суррогатного материнства сможет удовлетворить этот спрос.

… но может ли суррогатное материнство быть полностью альтруистичным?

Поскольку индустрия суррогатного материнства зависит от того, чтобы женщины делали себя доступными для нее, представители этой индустрии кровно заинтересованы в культивировании у женщин теплых чувств и положительных ассоциаций с суррогатным материнством как таковым.

«Вы не жили по-настоящему, пока вы не сделали для других людей то, за что невозможно расплатиться», — такая цитата пуританского проповедника Джона Буньяна украшает сайт одной из клиник по суррогатному материнству.

«Это миф, что основной мотив суррогатных матерей — это альтруизм, — сказала в интервью со мной Дженнифер Лал, президент Центра биоэтики и культуры. — Причина, по которой я говорю это, в том, что если посмотреть на страны, особенно на США, где индустрия лоббирует легализацию суррогатного материнства, они лоббируют именно коммерческое суррогатное материнство».

Она отмечает эволюцию закона о суррогатном материнстве в штате Нью-Йорк, который изначально был одним из немногих штатов напрямую запрещавшим суррогатное материнство. Сначала штат разрешил альтруистичное суррогатное материнство, и быстро перешел к легализации коммерческого материнства в новом законе, который вступит в силу 15 февраля 2021 года.

Причина столь стремительного перехода, считает Лал, в «том, что, если женщинам не платить, их просто не будет в достаточном количестве». Она добавляет, что сенатор Нью-Йорка Брэд Хойлман привел именно такой аргумент, когда выступал за легализацию коммерческого суррогатного материнства. «Я гордый отец двух дочерей, рожденный с помощью гестационного суррогатного материнства, — заявил Хойлман. — К сожалению, из-за нынешнего законодательства нам с моим мужем пришлось ехать за 3 000 миль в Калифорнию для создания семьи, потому что в Нью-Йорке договор о (коммерческом) суррогатном материнстве нелегален».

«Если убрать деньги, — говорит Лал, — все эти женщины, которые рассказывают, как им нравится создавать чужие семьи, нравится быть беременными, нравится помогать людям — они все исчезнут, если им не будут платить». Для подавляющего большинства женщин альтруистичных мотивов никогда не будет достаточно, чтобы позволить посторонним людям использовать их собственное тело в течение девяти месяцев.

Аутсорсинг рисков и медицинских осложнений беременности самым бедным женщинам

Существует также вопрос о рисках, связанных с беременностью и родами. И вопрос о том, может ли любая сумма денег компенсировать женщине те риски для здоровья и жизни, на которые она идет, соглашаясь на суррогатное материнство.

В конце концов, не бывает беременности без медицинских рисков. Более того, беременность в результате вспомогательных репродуктивных технологий связана с более высоким риском, чем естественная беременность. Лал отмечает, что в США, как минимум, три суррогатных матери умерли из-за беременности или родов, и «деньги не могут изменить тот факт, что эти женщины мертвы».

«Вы подвергаете молодую мать, ведь подавляющее большинство суррогатных матерей — это молодые мамы собственных детей, очень высокому риску, — говорит Лал. — Вы просите ее сделать что-то связанное с физическим вредом для нее и для ребенка — или детей — которого она вынашивает».

То и дело слышны жалобы на «завышенную» стоимость суррогатного материнства, которое могут позволить себе лишь самые привилегированные. Телеведущий Андерсон Купер описывает суррогатное материнство как единственную возможность создать для себя биологическую семью. Такие знаменитости как Ким Кардашьян представляют суррогатное материнство как «гламурный» вариант для женщин, которые опасаются осложнений при собственной беременности. Сама Кардашьян наняла суррогатную мать после того, «как ранее страдала от осложнений во время беременности, включая врастание плаценты».

Если же родители-заказчики не уверены, что этично платить другим людям, чтобы они подвергали себя ради вас медицинским рискам, то одна клиника суррогатного материнства предлагает очередную вдохновляющую цитату, на этот раз от Илона Маска: «Если что-то достаточно важно, то даже если все против вас, вам все равно стоит сделать это».

Сомнения в информированном согласии

Но вы можете возразить, что мы позволяем людям идти на риск все время. Почему у суррогатных матерей Кардашьян или любых других не должно быть возможности согласиться на такой риск? В качестве примера возьмем донорство почки. Донорство органов связано с риском, но мы позволяем людям жертвовать одну почку, не беспокоясь об этом так же, как и о суррогатном материнстве.

В ответ на параллель с донорством органов Лал отвечает: «Во-первых, донор органов — это донор в буквальном смысле этого слова, он или она не может получать плату». Более того, невозможно получить свою почку назад — это необратимый дар. Суррогатное материнство отличается от донорства почки, поскольку суррогатная мать не может быть донором в том же смысле, что и донор органов. Она не передает в дар, а «сдает в аренду» пространство в собственном теле ради другого человека или пары. Родители-заказчики обычно имеют огромный уровень контроля над образом жизни и телом суррогатной матери до зачатия, на протяжении всей беременности и во время родов.

«Я читала множество контрактов о суррогатном материнстве, — говорит Лал. — все составленные в США, в основном составленные в Калифорнии, которая является дружественным к суррогатному материнству штатом, и в них требуется такой огромный уровень контроля над женщиной… и так много угроз в случае, если она не будет соблюдать правила».

Кроме того, отмечает Лал, когда люди соглашаются на риск донорства органов, они дают более информированное согласие, чем суррогатные матери. Существуют десятилетия исследований по донорству органов, есть данные о долгосрочных последствиях такого донорства. В отношении суррогатного материнства нет такого же объема данных, этот процесс гораздо более экспериментальный, чем донорство органов. В результате, по мнению Лал, суррогатные матери не могут дать по-настоящему информированное согласие о рисках, на которые они идут в рамках такого договора.

Деньги считаются формой принуждения при донорстве органов, но почему это не распространяется на аренду маток?

Интересно, но концепция допустимости платы за органы рассматривалась в США как способ расширить доступность донорских органов, но эти аргументы не получили распространения из-за потенциального масштаба нарушений прав человека, к которым это может привести.

Возможные нарушения прав человека включают стимулирование черного рынка органов и экономическое давление на бедных, которые будут продавать свои органы, чтобы свести концы с концами.

На самом деле, самый распространенный аргумент против платы за донорство органов — деньги могут помешать человеку рассуждать здраво. Большинство экспертов признают, что деньги в этом случае являются формой давления, которая делает подлинное, информированное согласие без принуждения невозможным.

В то же время такое же давление во многом существует в отношении суррогатного материнства, что наглядно показывает расцвет этой индустрии в таких странах как Индия и Украина, где огромное количество очень бедных женщин обращаются к суррогатному материнству по финансовым причинам.

По словам Лал, суррогатное материнство — это «нарушение человеческих прав женщины, эксплуатация ее тела, и нарушение прав ребенка, который производится в результате коммерческого контракта».

Забытые права ребенка

Права ребенка часто полностью игнорируются сторонниками и коммерческого, и альтруистичного суррогатного материнства. Точнее, игнорируется право ребенка не быть предметом купли-продажи, а именно это и происходит, по мнению многих противников суррогатного материнства.

В своей статье ван Бирс и Бош обсуждают тот факт, что недавно активисты из некоторых стран начали лоббировать «активную регуляцию суррогатного материнства в рамках национальной системы авторизации договоров о суррогатном материнстве до зачатия». Среди прочего, ван Бирс и Бош говорят о том, что суррогатное материнство нарушает неизменные моральные нормы, в том числе фундаментальную норму о том, что люди не могут сами по себе рассматриваться как средство или цель.

Ван Бирс и Бош также подчеркивают, что невозможно отделить «плату за репродуктивный труд» от «платы за детей». Они цитируют отчет Совета по правам человека ООН 2018 года, подготовленный Мод де Бур-Букуиккио,  специальной докладчицей ООН по торговле людьми.

В своем отчете она объясняет, что «хотя коммерческое суррогатное материнство включает продажу услуг, оно обычно также включает продажу ребенка». Более того, выплаты в рамках альтруистичного суррогатного материнства «могут размыть грань между коммерческим и альтруистичным суррогатным материнством».

Ван Бирс и Бош также отмечают, что контракты о суррогатном материнстве до зачатия, которые предлагают лоббисты этой индустрии, «фактически делают ребенка предметом контрактных переговоров». Они продолжают: «Это противоречит идее о том, что с точки зрения прав человека, первостепенным приоритетом должна быть профилактика превращения детей в товар, в том числе, это противоречит отказу от понятия “право на ребенка”».

Тот факт, что в договорах о суррогатном материнстве права детей не стоят на первом месте, стал очевидным во время недавних событий в разных странах мира. Из-за развития пандемии коронавируса и ограничений международных путешествий с начала весны 2020 года сотни детей, рожденных в результате суррогатного материнства, фактически оказались брошенными. Их родили матери, живущие в одной стране, по договору с отдельными людьми или парами из другой страны. Поскольку родители-заказчики не могли к ним приехать, за младенцами ухаживали нанятые няни. Многие из этих детей фактически оказались в подпольных приютах, окруженные посторонними людьми.

Женщины, которые вынашивали их в течение девяти месяцев в собственном теле, не могли бы ухаживать за ними даже если бы захотели, поскольку в подавляющем большинстве случаев контракт о суррогатном материнстве прямо запрещает любые контакты с ребенком после родов, ведь заказчики боятся какой-либо эмоциональной привязанности между матерью и ребенком. Такие сценарии иллюстрируют тот факт, что интересы ребенка не стоят на первом месте в таких контрактах, будь они альтруистичными или коммерческими.

Тенденция воспринимать детей как товар также очевидна в получивших массовую огласку историях, когда заказчики требовали, чтобы их дочь была «самой красивой малышкой в мире», или когда мальчика разлучили с сестрой-близнецом из-за международного судебного процесса между суррогатной матерью и заказчиками. Известны случаи, когда рожденные дети оказываются в государственных детских домах, потому что заказчики отказываются забирать их. Или случаи, когда молодой неженатый мужчина заказывает роды множества детей по не понятно каким причинам. Довольно очевидно, что во многих случаях суррогатного материнства права детей уступают место желаниям взрослых.

Суррогатные матери — это тоже матери

Проблемы женщин после суррогатного материнства тоже реальны. Появляется все больше данных о развитии привязанности между матерью и плодом. Например, существует феномен, когда новорожденные могут узнавать голос своей (родной) матери. Многочисленные исследования в области эпигенетики только начинают раскрывать, как взаимодействуют организмы матери и плода, и как девять месяцев в матке влияют на дальнейшее развитие ребенка, и это опровергает идею о том, что у гестационной суррогатной матери нет «биологической» связи с ребенком, которого она вынашивает.

В комментарии к своему генетическому исследованию, опубликованному в 2014 году в научном журнале «Genome Research», профессор Кит Годфри отмечает, что «внутриутробное развитие в каком-то смысле похоже на оркестр, в котором гены — это инструменты, а эпигенетические изменения — это музыканты, которые определяют, как будет звучать звук, или как будет формироваться ребенок».

Точно так же мы знаем, что мать передает внутриутробно собственные клетки ребенку, а в ее организм попадают клетки ребенка. Даже десятилетия спустя в организме матери можно обнаружить клетки ее ребенка. Для женщин, которые вынашивали ребенка, это вряд ли прозвучит удивительно — мы знаем, что частично мы всегда будем носить в себе этих детей.

Разумеется, у ребенка может быть сильная связь и любовь к матери, которая его не вынашивала. В случае усыновлений и удочерений это происходит постоянно. Несомненно, есть родители, которые прибегали к гестационному суррогатному материнству, и которые любят своих детей безусловной любовью. Индустрия презентовала суррогатное материнство таким родителям как единственный способ воспитывать «своего» ребенка, как «медицинскую необходимость» или «лечение» бесплодия.

У меня была своя борьба с бесплодием, и я отлично знаю боль, страдания и смятение, когда ты отчаянно мечтаешь о рождении ребенка. Так что я не сомневаюсь, что для большинства женщин, испытавших такую боль, ребенок будет даром, которого они будут беззаветно любить.

Но в этом-то и дело: суррогатная мать делает дар, или же, скорее, ее тело сдается в аренду ради мечты других людей о родительстве? После рождения детей в результате суррогатного материнства в социальных сетях публикуют сообщения с очаровательными малышами и счастливыми родителями, но в них практически (или совсем) не упоминают суррогатную мать. И в то же время, во многих отношениях, она тоже мать этого ребенка.

В своем выступлении в марте 2017 года на заседании Комиссии ООН по положению женщин, Келли, мать троих детей из США, рассказала о том, как она надеялась, что суррогатное материнство позволит ей совместить две вещи, которые она любила — «быть беременной и помогать другим, одновременно зарабатывая деньги». В результате, она осталась с неоплаченными медицинскими счетами, подвергалась грубому и абьюзивному отношению со стороны двух пар из других стран и агентства, которое наняло ее, но не оказывало никакой поддержки. По словам Келли: «Я сломленная женщина, которую использовали, обманывали и эксплуатировали. Если бы я могла вернуться в прошлое и отказаться от суррогатного материнства, я бы сделала это не раздумывая, потому что этот опыт изменил меня к худшему».

История Келли — это одна из тех историй, которые мы не слышим в умилительных рассказах про суррогатное материнство в СМИ. У нее нет денег или влияния, а переживающая бум индустрия репродуктивных технологий кровно заинтересована в том, чтобы заглушить ее голос.

Индустрия поддерживает масштабную кампанию по связям с общественностью, которая рисует прекрасные картины благородного самопожертвования суррогатных матерей, счастливых родителей и трогательных историй знаменитостей. И эта кампания работает. Но если кому-то выгодно заглушать голоса женщин, то мы, как общество, обязаны присмотреться поближе, потому что именно в таких условиях процветает эксплуатация.

Тело женщины не должно рассматриваться как «лечение» проблем других людей или пар, даже если речь идет о сильных эмоциональных страданиях из-за бесплодия. Если мы согласимся на мир, в котором у людей есть «право на ребенка», согласимся на мир, где можно использовать тела одних людей для «медицинских потребностей» других, то мы соглашаемся на мир, где женщины и дети — это низшая каста, которую можно подвергать рискам ради желаний богатой элиты. Именно такой мир обещает нам индустрия суррогатного материнства, будь оно альтруистичным или коммерческим.

Просить женщин принять на себя такую роль, заставлять их чувствовать, что это их единственный путь к заработку и выживанию, даже позволять им добровольно предоставлять свое тело в качестве средства для таких целей — это значит, что мы сводим женщину к ее телу, к матке, которую можно купить.

Источник: Verily Magazine