Отрывок из книги «Истории проституции: рассказы о выживании в секс-индустрии» («Prostitution Narratives: Stories of Survival in the Sex Trade», 2016).

Прошлой весной я вела свой знававший лучшие времена Форд Эскорт на встречу Индейской женской коалиции против сексуального насилия Миннесоты. Моя машина выглядит так, словно кто-то забрасывал ее камнями величиной с тарелку. Я купила ее уже в таком состоянии четыре с половиной года назад за 1600 долларов. Она пробежала 93 000 миль, когда я ее купила, теперь уже более 200 000 миль. Механик сказал мне, что это плохая сделка, что цена завышена (ну, она выглядела просто дерьмово!), но она изъездила весь штат со мной и моей собакой, пристегнутой ремнем к сидению, когда я отправлялась на психотерапию, выступления, встречи коалиции, работу, пау-вау [традиционные собрания коренных народов Америки] и церемонии. Полагаю, мне повезло.

Встреча проходила в юго-западной части Миннесоты, где живут мои родственники со стороны отца. Моя тетя и двоюродные сестры держат там маленькие личные фермы. Они не общаются со мной, потому что моей тете не нравится, что я рассказываю про своего отца и про его отца. Я скучаю по двоюродным сестрам, и беспокоюсь, все ли с ними в порядке, так что мне всегда тяжело проезжать по той местности. Мне в принципе трудно приезжать в этот район, и когда я понимаю, что мне нужно приехать туда, я испытываю сильную тревожность. Вид равнины вызывает у меня беспокойство. Одной мысли о том, что я в паре сотен миль от того места, достаточно, чтобы я снова начала погружаться в пучину ПТСР. Мне трудно усидеть на месте и сконцентрироваться (я просто хочу сбежать подальше), и от этого ежегодные мероприятия нашей коалиции в юго-западной Миннесоте становятся еще труднее.

Так что я уже испытывала сильную тревожность насчет поездки, и я только ухудшила ситуацию тем, что открыла книгу Мелиссы Фарли о проституции и травме и прочитала раздел о детской порнографии в Интернете. У меня есть такая плохая привычка – если я уже испытываю тревожность, то я начинаю делать то, что только ухудшает мое состояние. (Еще у меня есть дурная привычка читать во время вождения, и даже проблемы, которые были у меня из-за нее в подростковом возрасте, не положили этому конец. Какой-то анонимный сосед позвонил моему отцу, когда я ехала домой с газетой на руле, чтобы прочитать последние новости во время вождения по неровной дороге к нашему дому).

Так что я ехала вдоль побережья озера, которое выглядело как картина Роквелла, и выхватывала предложения о детской порнографии в промежутках между знаками «стоп», приближающимися машинами и поворотами. На странице 78, три абзаца сверху, говорилось, что 60% детской порнографии, которая сейчас циркулирует в Интернете, были произведены в 60-х и 70-х годах. Мой разум перевернулся словно перекидной календарь, возвращаясь к далеким воспоминаниям, которые были сжаты и заперты и теперь вырвались наружу.

Я. Мои. Фотографии. Позирую. Улыбаюсь. Я. Все могут видеть.

Порно со мной, скорее всего, до сих пор в Интернете, его до сих пор продают. Я уже знала об этом, но, когда я увидела доказательство в черных буквах на белой бумаге, я впервые по-настоящему поняла это. Официальные слова и официальная статистика, с процентами. Мои мысли внезапно прервались, словно упали с обрыва, рухнули в пропасть. Я чувствовала только отчаяние и стыд, которые так глубоко вошли в меня, словно корни, проникающие в каждый капилляр моего тела. Это часть меня, которую я не замечаю, пока не потревожу. И я стараюсь ее не тревожить, потому что кажется, что это может убить меня – знание о том, что моя глубочайшая боль и стыд скачиваются из Интернета, и я не могу ничего с этим сделать, и это больше, чем я могу вынести. Моя паника подскочила до предела, я захлопнула книгу, уставилась на мерцающую серую дорогу передо мной и привычно позволила молотку забить этот гвоздь до конца.

Я снова обрела эмоциональное равновесие, удержалась от того, чтобы утопиться в озере или врезаться в машину на встречке, в дерево или в магазинчик на заправке. Я просто купила газировку и заправила машину. Я спросила продавца в магазине, знает ли он семью мужа моей двоюродной сестры из Виллмара. Он не знал, и я была рада, что эта ошибка, эта нехватка эмоциональной дисциплины с моей стороны не дойдет до мужа двоюродной сестры, а потом до двоюродной сестры, а потом до тети, а потом до отца.

Я поехала дальше. Начинался закат. Потом появилась луна – бледная, выпотрошенная тыква. День шел своим чередом, хотя в тот момент мне казалось, что мои эмоции сотрут мой разум, само мое сознание. Моя жизнь продолжалась, как колеса машины, которые катились со скоростью 72 мили в час (полицейские не оштрафуют за превышение в семь миль), как пленка фильма, которая пробегает кадр за кадром (я думаю о том, перенесли ли те фильмы со мной на VHS, а потом на DVD), как мои психологические реакции, которые прокручиваются снова и снова (я называю это своим колесом для белки).

Я не знаю, как передать предельное отчаяние от порнографии, которое я почувствовала в тот день в машине – вспышка молнии, осветившая мою душу и пропавшая. Она исчезла, потому что она могла меня уничтожить, а поскольку мы с моим разумом хорошие друзья, он отправил это обжигающее, пронзающее осознание в неизвестность.

Каждый кусок порнографии со мной – это фотография или фильм о том, как меня насиловали. Насиловали в детстве. Насиловали в подростковом возрасте. Насиловали, когда я была молодой женщиной. И они продаются. Изнасилование интимно. Оно выворачивает тебя наизнанку, обнажает твои розовые и окровавленные внутренности, раздробленные кости, костный мозг, реки гемоглобина, мягкое пульсирующее сердце, обмен веществ между стенками клеток, изнанку твоей кожи. Все то, что нельзя видеть, нельзя обнажать. Нельзя делать публичным. Изнасилование – это надругательство, ограбление, воровство, запредельное нарушение чужих границ. Изнасилование – это разрушение. Это варварство. Оно рушит, сжимает, рушит, сжимает. Оно вырывает куски тела, куски разума, куски души. Как у Фриды Кало: кусочек там и сям. Каждое изнасилование заливает душу кровью.

Порнография – это не смерть (если тебя не убили во время сьемок). Это убийство духа, расщепление человеческой сути, фрагментация разума, дробление костей, омертвение чувств, настолько сильное сжатие себя, что ты становишься незначительнее любого существа или предмета вокруг, ты незначительнее монетки на полу рядом с тобой. Когда из тебя делают порнографию, это выворачивает тебя наизнанку, как изнасилование. Изнанка твоей кожи выставляется наружу – это надругательство, ограбление, разрушение, притворные ласки, притворные улыбки, притворное удовольствие, притворный бунт. Порнография не вырывает куски из твоего тела, разума и души. Она поглощает их целиком. Каждый раз. Каждый раз ты должна полностью регенерировать, или ты умрешь. В порнографии ты не вещь. Ты становишься незначительнее любой вещи. Уравнение тут такое: ты < вещь.

Порнография – это изнасилование, но только она гораздо хуже. Это бесконечное публичное изнасилование. Раны, которые никогда не затянутся, неважно, сколько швов ты наложила, потому что твое изнасилование будет проигрываться, его будут смотреть, получать удовольствие, кончать на него. Это не прекратится, нет надежды на то, что это прекратится. Одно нажатие кнопки, один щелчок мышки, и все сначала: крики, улыбки, выгнутая спина, кнуты, цепи, животные, жесткая кожа, которая воняет химикатами, потом и высохшей спермой. Это все еще там, в наносекунде от того, чтобы какой-то мужчина снова улыбнулся, глядя на это, снова кончил.

В этом мире нет ничего, чтобы проанализировать подобное. Нет ничего, чтобы это обсудить. Ничто в этом мире не может это понять, кроме тех, кто выжили, и духов тех, кто не выжили – зеленокрылые колибри, крошечные, нежные крылья, которые шепчут: пожалуйста, расскажи, пожалуйста, расскажи, пожалуйста, расскажи.

Пожалуйста, найди слова для этой боли, стыда, смерти духа. Пожалуйста, используй свой голос, чтобы рассказать. Пожалуйста, не позволяй их кляпам заставить тебя замолчать. Пожалуйста, не будь онемевшей. Пожалуйста, выдерни этот гвоздь. Пожалуйста, расскажи правду про порнографию. Пожалуйста, не позволь, чтобы им все это сошло с рук. Пусть у наших крыльев будет голос, слова, которые оказались в ловушке у нашего мозга – помоги им развернуться, вытянутся, подняться как цветок, выйти из легких, из связок, из горла, прокатиться по языку и зубам прямо во внешний мир.

Пожалуйста, верни нашу жизнь в мир живых, в мир, к которому мы не принадлежали, в мир, который был против нас, в мир, который не хотел слушать, когда мы старались, так сильно старались, превращались в розовые головки пеонов величиной с мяч, в тигровые лилии с ярко-оранжевыми лепестками и коричневыми пятнами, словно от чернильной ручки, в их острые зеленые листья, лежащие на земле, в красный гибискус, склоняющий голову перед общим солнцем.

Нет, ничто это не объяснит, разрушение духа, утрату радости, ужас, ощущение того, что часть тебя исчезла, но вместе с тем постоянно следует за тобой повсюду, стоит у тебя за спиной, пойманная в бесконечных изнасилованиях, боль снова и снова, плач снова и снова, фальшивые вымученные улыбки снова и снова. Нет, ничто не объяснит такое чувство отсутствия надежды. Отсутствия безопасности. Отсутствия возможности сбежать. Этот дух изнасилования никогда не покинет тебя. Он ходит за тобой по пятам, вместе с теми, кто от него погибли, вместе с тобой, вместе с фрагментами тебя. Вместе с тем гвоздем. В твое тело вбито знание о том, что ты имеешь ценность, только если тебе причиняют боль. Только если тебя используют. В твой разум вбито знание о том, что изнасилования никогда не прекращаются, что сотни, наверное, тысячи мужчин увидят изнанку твоей кожи, порочное пространство между кожей и мясом, твои нежные красные кровяные тельца. Они будут смеяться и выпишут чек, добавят данные кредитной карты. Купят тебя. Эякулируют. Застонут. Испытают огромное физическое удовольствие от твоих пыток. Садизм. Ничто это не объяснит, знание о том, что порнография – это ты, проданная в бесконечность, и ты ничего не можешь сделать, чтобы положить этому конец.

Так что это я должна попытаться добиться справедливости для этих маниту, порхающих около моего сознания, миллион ударов крыла в минуту. Это я должна сделать ради самой себя. Пора мне прекратить это отсутствие личного контроля. Три простых слова, которые не поймет никто, кто это не испытала. Отсутствие личного контроля.
Слова и фразы, которые описывают настолько огромный вред, что ты уже больше не знаешь, осталась ли ты вообще.
Кусочки разбитого зеркала, клок волос там, изгиб зуба тут – это ты, или же ты уже навсегда исчезла? Или не навсегда. Может быть, она вернется? Но как? А если ты так никогда и не появилась – ты была новорожденной, малышкой, девочкой четырех лет – и вокруг тебя уже кружились обломки разбитых зеркал, вверх и вниз как карусель, ты то на одной, то на другой раскрашенной лошадке, кружишься, качаешься, красный, зеленый, оранжевый, огромное фиолетовое пятно на твоем бедре, чтобы мир так и не увидел тебя, не заметил, что ты разбита, вращающаяся дверь разных тебя, за которой ты спрячешься, чтобы выжить. А если ты исчезла навсегда, ни разу так и не показалась, так и не пришла в эту жизнь, то как ты будешь жить? Сможешь ли ты жить? Хочешь ли ты жить? Смогут ли они украсть тебя навсегда?

Отсутствие личного контроля. Три простых слова. Ты выжила, так говорят психотерапевты, но теперь тебе надо как-то справиться с осознанием того, что у тебя нет тела. С часами, когда ты лежала где-то, взрослая, пятнадцать лет спустя после того, как над тобой надругались, над девочкой, малышкой, детское тело сломано, истерзано, окровавлено. Тебя оставили до следующей съемки на полу, в кроватке, на матрасе около батареи, в углу гаража на собачьей подстилке. Всем было плевать. Никто не помог. Никто не утешил. Десять лет прошло со съемок порно, и ты до сих пор настолько далеко от себя физической, что единственный способ поверить, что ты жива – это то, что ты способна немного подвинуть мизинец на одной руке, буквально на миллиметр – да, теперь ты знаешь, так ты узнаешь, что ты жива. И если рядом есть кто-то, свидетельницы последствий, ты можешь набрать побольше энергии и спросить: «Я жива?» Потому что ты действительно не уверена, а они скажут: «Ты жива». И ты почувствуешь, что обязана верить им, и тебя будут раздирать противоречия. Хорошо ли быть живой в этом мире? Хорошо ли выжить? Ведь тогда, каждый раз, когда ты выживала, тебя распинали снова. Но та, другая, свидетельница, она говорит, что ты жива. Они тебя не убили. Пока что. …

Порнография – это не смерть, хотя некоторые от нее умирают. Когда ты стала порнографией, твое сердце все еще бьется, кислород продолжает курсировать по твоим сосудам без всякого милосердия. Не происходит никакого превращения в хрупкую порхающую птичку-духа. Остается только забывать и идти дальше, какой бы мертвой ты ни была, настолько, насколько получится. Или придется вспоминать. Но если ты помнишь, возвращаешься к ужасу, то там боль снова и снова, фотографии красных шрамов, унижение настолько экстремальное, что многие просто не верят, и многим просто плевать. Если ты обратишься к другим, то может и не выберешься, но, если обратишься к себе, к той девочке, которой ты была, с разорванным анусом, со спермой вокруг рта, которая не может подняться с вонючего пола из-за боли, усталости и отчаяния, и ты заключаешь с ней сделку – никто не может и не будет делать это с тобой, ни в ужасный день, ни в прекрасный, ты жива, и это дар, за него стоит быть благодарной, даже если ты не можешь почувствовать это или понять. Никто не знает, как долго у тебя будет эта жизнь в этой конкретной форме, с этим путем и возможностями, так что ты заключаешь сделку, возвращайся и находи ту девочку, заключай с ней договор, и этот договор поможет ей, и она поможет тебе, и тогда ты выберешься, расщепленная на части, вы обе можете встретиться, даже если ее разум остановился, даже если время и место остановились, она выжила, ее тело стало твоим телом, и теперь ты тоже можешь выжить.

И вот так это работает, эта жизнь, это выживание. Это стрельбище. Это минное поле. Это машина, побитая камнями размером с тарелку, которая все еще на ходу. В одну секунду ты взрослая, и ты едешь выступать на конференции, а в следующую ты 30 лет назад. Это тот момент, когда ты идешь от заправки к машине и краем глаза замечаешь, что солнце коснулось края твоей машины как раз под таким углом, что освободились тысячи частиц света от звезд за миллиард световых лет отсюда и прямо в атмосферу, в твою атмосферу, твои глаза, твой мозг, и они связали вместе наносекунды зеленых торжествующих колибри.

Авторка: Кристин Старк

Кристин Старк выросла в американском штате Миннесота. Ее статьи были включены в различные антологии и периодические издания. Ее первый роман «Четвертаки: история диссоциации» вышел в финал литературной премии Лямбда. Она была одной из редакторок книги «Не на продажу: феминистки против проституции и порнографии», а также соавторкой книги «Сад правды: проституция и траффикинг женщин из коренных народов в Миннесоте». На данный момент она преподает в местном колледже и университете. Она также учится в магистратуре по социальной работе. В свободное время она занимается бегом, пишет, рисует и проводит время с подругами. Она живет в Миннеаполисе со своей партнеркой, Эйприл, их собакой и кошкой.