Отрывок из главы 2 книги Ренаты Клейн «Суррогатное материнство – нарушение прав человека» (Renate Klein “Surrogacy A Human Rights Violation”, 2017).

В процессе суррогатного материнства есть три женщины, которым может быть причинен вред: «суррогатная» мать; женщина, предоставившая яйцеклетки; и женщина из гетеросексуальной пары заказчиков (9).

Самая инвазивная часть процесса, приводящего к беременности – это ежедневные инъекции, чтобы «подготовить» матку и эндокринную систему «суррогатной» матери к подсаживанию эмбриона в матку. Женщина, предоставляющая яйцеклетки (третья сторона или партнерка из гетеросексуальной пары), должна подвергнуться химической менопаузе. Затем ее накачивают препаратами для фертильности, чтобы вызвать суперовуляцию: происходит производство десятков здоровых яйцеклеток, которые можно извлечь и осеменить спермой заказчика и создать эмбрионы.

Ежедневные болезненные инъекции, головные боли, тошнота, спазмы в животе, вздутие живота, высокая утомляемость, головокружение, эмоциональные перепады и увеличение веса – это лишь некоторые побочные эффекты, которых невозможно избежать. Препараты могут привести к синдрому гиперстимуляции яичников (СГЯ), который может угрожать жизни, и он приводил к серьезным последствиям, например, легочным осложнениям (когда легкие заполняются жидкостью, которую необходимо откачивать), инсульту и смерти.

Не меньшую обеспокоенность вызывает то, что практически отсутствует информация о долгосрочных побочных эффектах подобных препаратов. Многие из них, например, Лупрон (леупролид ацетат), применяются не по их назначению, то есть, они не были одобрены для процесса «донорства» яйцеклеток/ЭКО, и, как следствие, нет исследований о возможных краткосрочных и долгосрочных последствиях их применения для женщин. (В США Лупрон зарегистрирован как препарат для лечения рака простаты) (10). Просто поразительно и скандально, что ни одна страна в мире ни разу не требовала, чтобы клиники ЭКО проводили краткосрочное и долгосрочное наблюдение за здоровьем женщин, которые проходят процедуры ЭКО, и сопоставляли их состояние здоровья с применяемыми препаратам.

Это хорошие новости для фармацевтических компаний, потому что подобные комбинации препаратов используют для ЭКО с начала 1980-х годов, и даже если, наконец-то, будут проведены ретроспективные исследования, будет практически невозможно связать с конкретными препаратами определенные долгосрочные последствия, например, рак яичников, матки или груди. В крайнем случае, можно будет установить, что для женщин, которые прошли ЭКО, существует повышенный риск определенных заболеваний, но не то, какой именно препарат на него влияет. Или же в повышенном риске заболеваний обвинят самих женщин.

Именно это произошло в октябре 2015 года, когда относительно крупное исследование пришло к выводу, что для 250 000 женщин, прошедших ЭКО с 1991 по 2010 год, риск развития рака яичников был выше на треть (11). Женщин немедленно начали заверять, что эти цифры вовсе не такие уж большие, и, кроме того, невозможно доказать причинно-следственную связь или то, что виноваты какие-то препараты, связанные с процессом ЭКО. Скорее, предположили исследователи, бесплодие и «отсутствие детей» могут быть причиной повышенного риска рака.

Конец истории, без паники, возвращаемся к обычному бизнесу на ЭКО, который, разумеется, включает «суррогатных» матерей и, особенно, «донорок» яйцеклеток, которые часто проходят процедуру «яйцплуатации» по многу раз (12). «Яйцплуатация» [Eggsploitation] – это название сильного документального фильма, снятого Центром биоэтики и культуры США (2010-2013). В фильме приводятся интервью с американскими женщинами, которые «пожертвовали» свои яйцеклетки, а также с медицинскими работниками. Документальный фильм демонстрирует, какие серьезные опасности неизбежно связаны с этим процессом (13).

Вероятно, сейчас подходящий момент, чтобы рассмотреть аргумент, который так любят многие неолибералы (в том числе многие феминистки), а также организации, лоббирующие суррогатное материнство, суррогатные брокеры и клиники ЭКО, и который так часто повторяют СМИ. Речь идет об утверждении, что это «выбор» и «самоопределение» женщины, которая решает стать «суррогатной матерью» или «доноркой яйцеклеток», и что «суррогатные» матери делают «свободный» и «информированный» выбор.

«Выбор» — это слово, которым очень любят злоупотреблять. Я предлагаю использовать это слово только если речь идет о выборе между двумя «хорошими» альтернативами. Например: «Ты выбираешь шоколадный торт или лимонное пирожное на десерт?» Если использовать это слово только в таком значении, то мы сразу же отметаем огромное количество ситуаций, когда обе альтернативы мучительны. «Выбор» оставаться в проституции, когда у тебя тяжелая наркозависимость, отчаянно нужны деньги, негде жить и не к кому обратиться за помощью – это не «выбор». Это крайне сложное, тяжелое решение. Точно так же «выбор» эксплуатировать другую женщину в качестве «суррогатной матери», когда твоя семья и твой муж винят тебя за бесплодие и обращаются с тобой как с отверженной – это не «выбор». Это очень трудное (и нежелательное) решение.

Обратная ситуация – «выбрать» стать «суррогатной» матерью или «доноркой» яйцеклеток, потому что на этом настаивает твой муж, и потому что так ты за девять месяцев заработаешь гораздо больше, чем на индийской швейной фабрике за год. Или «выбор», когда зарплата мужчины в армии США становится прилично больше, потому что его жена стала «суррогатной матерью армии» — целиком и полностью добровольно, разумеется. Опять же, независимо от результата, это не «выбор», но (обычно тяжелое) решение.

Мы никогда не должны обвинять женщин за их решения, которые они принимают в определенные периоды своей жизни. Но мы должны прекратить называть это «выбором» и игнорировать социальный контекст, в котором женщины принимают эти решения. Эти решения часто ведут к практикам, которые причиняют женщинам огромный вред (но бесперебойно набивают карманы жадных индустрий сексуальной и репродуктивной эксплуатации) (14).

Еще важнее то, что мы должны однозначно отвергнуть обвинения лоббистов суррогатного материнства, когда они говорят, что оппозиция аболиционисток означает осуждение женщин. Дженис Рэймонд, специалистка по этике из США, говорит об этом очень красноречиво (курсив мой):

«Тема выбора настолько доминирует в дискуссии, что когда критики технологической репродукции говорят о том, как такие процедуры вредят женщинам, нас обвиняют в том, что мы выставляем женщин жертвами и, якобы, отрицаем способность женщин выбирать. Любое раскрытие информации о том, как женщины становятся жертвами, встречается обвинениями в том, что это мы превращаем женщин в жертв».

В самом деле, именно это случилось в Австралии в 2006/2007 году, когда рассматривалась поправка к Биллю Содружества, которая разрешает исследования эмбриональных стволовых клеток, для чего женщины должны стать «донорками» яйцеклеток.

Феминистские группы, в том числе FINRRAGE (Австралия) и «Руки прочь от наших яичников» (15) выступили против поправки. Их представительницы говорили о том, что в результате родственницы тяжело больных людей столкнуться с давлением «поступить правильно» и «пожертвовать» яйцеклетки для эмбрионального клонирования, в то время как его сторонники будут обещать новые виды лечения от неизлечимых дегенеративных заболеваний нервной системы или травмы спинного мозга. Мы указывали на то, что информация о «донорстве» яйцеклеток не включает деталей о краткосрочных и долгосрочных рисках (и на тот факт, что не существует исследований о долгосрочных последствиях), так что потенциальные «донорки» яйцеклеток не смогут дать настоящее «информированное согласие» и сделать настоящий «выбор».

Известная феминистка Лесли Каннолд тут же обвинила нас в «сексизме», инфантилизации женщин и патернализме по отношению к ним. Она заявила, что ни у кого не должно быть права «… мешать мне или другим женщинам идти на оправданный риск, если это мой собственный выбор» (Cannold, 2006).

Подобная «риторика выбора» (Klein, 2006) постоянно использовалась сторонниками поправки, чтобы отвлечь внимание от необходимой общественной дискуссии – какие риски связаны с «донорством» яйцеклеток. Проще осуждать феминисток и ложно обвинять нас в том, что мы, якобы, утверждаем, что женщины «… не способны дать информированное согласие на донорство яйцеклеток» (Cannold, 2006, курсив мой) (16). Конечно, в реальности никто не сомневается в «способностях» женщин, проблема в том, что женщинам не предоставляют необходимые факты (или же эти факты неизвестны).

Возвращаясь к особенностям «донорства» яйцеклеток – достаточно просмотреть десятки сайтов об ЭКО, чтобы найти свидетельства о возможных серьезных побочных эффектах. Как сказала одна из «донорок» в «Яйцплуатации»: «Они ничего тебе не рассказывают о рисках для здоровья». Даже редкие упоминания о том, что возможны «маловероятные» долгосрочные проблемы, например, повышенный риск нескольких видов рака, все еще неверны. В реальности всем женщинам, которые думают о «донорстве» яйцеклеток или ЭКО следует сообщить тот факт, что исследования просто не проводились, никаких данных нет: никто не знает, какие риски для здоровья существуют!

В документальном фильме дается очень точное определение эксплуатации с целью получения яйцеклеток:
«Добыть, докопаться, изъять, вырвать яйцеклетки из тела молодой женщины, даже если придется обмануть, покривить душой или ввести в заблуждение, чтобы использовать их для чужой выгоды, даже не задумываясь о дальнейшем благополучии донорки».

Конечно, история «донорства» яйцеклеток не сводится только к побочным действиям лекарств. Изъятие яйцеклеток проводится под анестезией, когда в вагину вводится игла, которая протыкает яичник и высасывает созревшие фолликулы яйцеклеток. Эта процедура может привести к инфицированию поврежденного яичника и его потере, также возможно повредить кровеносный сосуд. Если кровотечение не будет замечено вовремя, то может понадобиться переливание крови. При неправильном введении иглы возможно повреждение мочевого пузыря или даже кишечника.

Просмотр этого документального фильма должен стать обязательным для всех, кто думает использовать постороннюю «донорку» яйцеклеток ради получения ребенка путем «аутсорсинга». Это особенно важно геям, которым по определению нужна донорка яйцеклеток. Вопрос, который мы должны задать: как может кто-то оправдывать угрозу здоровью и возможно даже жизни молодой женщины? Как могут организации за суррогатное материнство пропагандировать подобный эгоизм, как могут некоторые страны одобрять его на законодательном уровне?

И это еще далеко не все проблемы с данной формой репродуктивной эксплуатации. Редко можно встретить упоминания о том, что во время подготовительной фазы три женщины переживают очень сильные и тяжелые эмоции. Женщина, предоставляющая яйцеклетки, может чувствовать себя больной и испытывать болезненные симптомы, а препараты часто мешают ее повседневной жизни и работе, но, если ей платят от 5000 до 10 000 долларов за изъятие яйцеклеток, как это происходит в США, перспектива больших денег может заставить ее сжать зубы и игнорировать боль. «Суррогатная» мать тем временем подвергается ежедневным инъекциям препаратов, регулярно проходит УЗИ для оценки состояния своей матки и сдает анализы на гормоны, а в будущем ее ждут девять месяцев кабалы, когда ее жизнь перестанет ей принадлежать.

А что же насчет женщины в паре заказчиков, которая не является «доноркой» яйцеклеток? Для внешнего мира она совершенно счастливая часть Команды Малыша, но в душе она может чувствовать себя неполноценной: это она «должна» была забеременеть, но она не может. Просмотр почти порнографических фотографий молодых красивых женщин в Интернете для «выбора» той, которая отдаст свои яйцеклетки и предоставит половину генов, которые превратятся в «ее» ребенка, может вызывать болезненные эмоции и глубокое горе. А если она сможет признать потенциальные риски, связанные с таким «донорством», мысли о потенциальных последствиях для другой женщины могут вызвать угрызения совести.

Если пересадка эмбриона прошла успешно и беременность началась, это связано с новыми проблемами и потенциальными последствиями для здоровья. Клиники ЭКО хотят заверить заказчиков, что ребенок будет без «дефектов». Так что беременную женщину ждет батарея пренатальных тестов, каждый из которых может закончиться обязательным абортом, в некоторых случаях, аборт может противоречить ее личным убеждениям. Если для повышения вероятности беременности пересаживалось несколько эмбрионов, это может привести к многоплодной беременности, так что нередко проводится селективная «редукция» некоторых плодов. Это значит, что в «лишний» плод вводится соляной раствор или другой препарат, который останавливает его сердце, после чего погибший плод продолжает оставаться в матке рядом с тем плодом, которому позволили расти дальше, до тех пор, пока его ткани не растворятся. Даже если женщина поддерживает право на аборт (замечу, что я это право целиком и полностью поддерживаю), такую процедуру может быть тяжело даже представлять, не то что переживать ее. Что же говорить о женщине, которая ранее считала аборты неприемлемыми. Однако контракт, который подписывает так называемая суррогатная мать, обязывает ее соглашаться на это. Также, если пара намерена получить ребенка любой ценой, в случае патологий плода возможно проведение внутриутробных операций.

Представьте, что вы – это женщина, тело которой подвергают всем этим процедурам. Как вы сможете пережить это?

Ответ – диссоциация, отключение от боли, от которой никуда не скрыться. Существует один критически важный и неизменный аспект суррогатного материнства. Врач, психолог (если у нее он есть), члены семьи, ее муж или партнер, все постоянно повторяют ей снова и снова, пока она не убедит в этом саму себя — клетки, которые растут в ее собственной матке, которые питаются за счет ее собственных кровеносных сосудов, которые ее организм развил исключительно для того, чтобы поставлять в организм будущего ребенка ее собственные питательные вещества, например, кальций из ее собственных костей, не имеют к ней никакого отношения только потому, что в этом ребенке нет ее генов.

Но гены – это далеко не вся связь между матерями и их детьми. Малоизвестный факт – даже спустя десятилетия после родов, в организме родной матери остаются клетки ребенка. Точно так же мать передает ребенку свои собственные клетки (Dawe et al., 2007) (18). И во время беременности, как это часто обсуждается в книгах для «обычных» беременных женщин, стресс, курение, алкоголь, продукты питания, даже настроение женщины, как нам любят внушать, оказывают влияние на здоровье будущего ребенка (19).

Просто нелепо слышать, как пары заказчиков разглагольствуют о том, что ребенок, который растет в теле другой женщины, это «их» настоящий ребенок, особенно если они нанимали донорку яйцеклеток, которая предоставила половину генома для будущего ребенка.

Это еще более нелепо, если вспомнить, что только яйцеклетка предоставляет митохондриальную ДНК: отдельную от ДНК ядра. Митохондрии – это фабрики по производству энергии клетки, без них клетка не сможет превращать питательные вещества в энергию (Beekman, 2015) (20). Митохондриальная ДНК передается только от матери, как пишет об этом Мэдлин Бикман: «Поскольку все митохондрии поступают к нам только от матери, технически у нас больше генетической связи с мамой, а не с папой». В суррогатном материнстве эта «мама» — донорка яйцеклеток, а другая мать – родная мать, в чьем теле развивается ребенок, с которой его или ее организм обменивается клетками. Ну а доноры спермы даже наполовину не так важны, как они думают. …

Амрита Панде в своем этнографическом исследовании бизнеса суррогатного материнства в Индии (Pande, 2015, p. 8) цитирует так называемую суррогатную мать, Парвати, которая недавно прошла через редукцию плода:

«Доктор мадам сказала нам, что у малышей нет места, чтобы двигаться и расти, так что нам нужно сделать операцию. Но мы с Нандини диди [генетическая мать] хотели сохранить троих малышей. Я сказала доктор мадам, что я возьму себе одного, а пусть диди заберет двоих. В конце концов, это ведь моя кровь, а ее только гены. Кто знает, будут ли у меня еще дети в моем возрасте» (курсив Панде).

Панде комментирует (Pande, 2015, p. 8) это так: «Парвати, таким образом, по-своему интерпретирует кровные узы, как основу для притязаний на ребенка/плод. Равина делает аналогичное утверждение. Помимо существенных кровных уз Равина подчеркивает тяготы вынашивания и родов». Ниже приводится цитата Равины, которую приводит Панде (Pande, 2015, p. 8):

«Энн [генетическая мать] хотела девочку, но я сказала ей еще до УЗИ, что я чувствую, что это мальчик. У меня первые два ребенка тоже были мальчиками. Этот тоже будет мальчиком. И знаете, я права была, это мальчик! Они ведь просто отдали яйца, но кровь и пот мои, все усилия мои. Конечно, мне лучше знать.» (курсив Панде).

Амрита Панде добавляет (2015, p. 8): «Этот пот (пасина) и кровь (хун) устанавливают узы между суррогатной матерью и плодом, и маточные матери часто утверждают, что эти узы намного сильнее связей, которые основаны только на генах» (21).

Действительно. Амрита Панде могла бы использовать эти свидетельства беременных «суррогатных» матерей, чтобы отвергнуть всемирную мантру про «это не мои гены, значит, это не мой ребенок» и выступить против суррогатного материнства в Индии. К сожалению, вместо этого она придумывает какие-то фиктивные узы родства и пишет, что:

«Отношения между двумя матерями – маточной матерью [термин Панде] и генетической или предполагаемой матерью – не просто соперничающие. Как и в случае уз с ребенком, формируются узы с будущей матерью, что помогает маточным матерям справиться с эмоциональной изоляцией, а также бросает вызов исключительно медицинскому конструкту их отношений, как простому и ни к чему не обязывающему контракту». Однако всего лишь несколькими строчками ниже Панде признает: «но… после выполнения контракта отношения редко продолжаются. Большинство клиенток опасаются, что коммерческая суррогатная мать передумает отказываться от ребенка, и они предпочитают прервать любые связи с ней», там же она цитирует другую родную мать, Теджал, которая испытывает огромную горечь в отношении того, как с ней обошлись (2015, p. 9):

«Было много проблем с родами, за два дня мне делали 15-20 капельниц. В конечном итоге, меня порезали (сделали кесарево сечение). Я была без сознания, когда пара пришла и забрала ребенка. Они даже не показали его моему мужу. Сейчас малышу должно быть три года. Но я даже не знаю, как он выглядит. Я раньше думала, что они пригласят нас в Америку. Я считала ее как бы своей сестрой – и все это было зря. Да мне и не нужно никакое приглашение, просто могли бы позвонить, узнать живы мы или нет. Они просто сделали дело, забрали ребенка и концы в воду» (курсив Панде).

Это грустные и горькие истории мира суррогатного материнства. И это далеко не изолированные случаи. И несмотря на все собранные ею же доказательства, Амрита Панде остается верной сторонницей суррогатного материнства как «работы» и считает это «выбором» женщин.

Для тех из нас, кто критически относится к суррогатному материнству, вред для женщин включает горе, которое переживают «суррогатные» матери, чьи тела свидетельствуют о том же, о чем говорит их древняя культура: их кровь и пот имеют значение.

Но для промытых мозгов широкой общественности, в том числе для СМИ (особенно в богатых западных странах), эти женщины – просто чемодан, печка, в которой «пассажир» проводит несколько месяцев, прежде чем он или она выскочит из матки прямо в объятия «настоящих» родителей, в первую очередь, «родного» отца (22). В 21 веке таким образом воплотилась древняя теория о гомункуле, которую пропагандировал Аристотель еще в четвертом веке до нашей эры. Согласно Аристотелю, беременная женщина – это не более чем сосуд для мужской спермы (которая образуется в мозгу!), и сперма уже содержит полностью сформированного крохотного человека мужского пола! (23)

Лишение «донорки» яйцеклеток и беременной женщины какой-либо значимости – это шаг на пути к главной мечте современных репродуктивных биологов, которые хотели бы производить детей вообще без матери, с помощью искусственной матки. Но до тех пор, пока эктогенез не будет доведен до совершенства, настоящим беременным женщинам внушают догму, которая идет вразрез с их реальным, переживаемым опытом. Вслед за медицинскими специалистами, женщина начинает повторять слова о том, что это не ее ребенок, и с готовностью называет себя «сурмамой». Это триумф диссоциации от собственного тела, и постмодернистские авторки, такие как Амрита Панде, продолжают играть огромную роль в международном дискурсе, согласно которому суррогатное материнство – это «работа» (24).

Если вернуться к событиям на пути «суррогатной» матери, то в обычной ситуации роды – это начало новой человеческой жизни, которая с тех пор будет тесно связана с жизнью матери. Однако в контексте суррогатного материнства – это конец тех отношений, которые сформировались за девять месяцев. В течение этих месяцев перед родами у матери могли развиться различные заболевания и осложнения, например, преэкламсия – повышенное кровяное давление, угрожающее жизни и беременной женщины, и ребенка.

Преэкламсия, как и ряд других осложнений, гораздо чаще встречается в тех случаях, когда проводилось ЭКО, а значит в тех случаях, когда использовались «донорские» яйцеклетки, беременность «суррогатной» матери будет связана с повышенными рисками (Elenis et al., 2015; Mosoudian et al., 2016). Другое состояние, которое часто встречается при использовании «донорских» яйцеклеток – это предлежание плаценты. Это патология, когда плацента смещается в низ матки и прикрепляется над шейкой матки. По мере развития и роста плода, он начинает давить внизу матки, что часто приводит к кровотечениям. Это очень опасно как для матери, так и для ребенка, и единственное, что может помочь – это длительный постельный режим (см. в главе 6 описание случая суррогатного материнства сестры, когда родная мать вынужденно провела в кровати семь недель). Наконец, существует риск отслоения плаценты, когда плацента открепляется от стенки матки, и эта патология тоже чаще встречается при использовании донорских яйцеклеток. Все эти состояния требуют, чтобы мать неделями соблюдала постельный режим, также важна высокая квалификация врачей, чтобы справиться с родами при таких осложнениях.

Те женщины, которые подумывают стать «сурмамами» с донорскими яйцеклетками, знают о потенциальных серьезных осложнениях во время беременности, когда подписывают документы? Как это соответствует заявлениям о том, что суррогатное материнство – это «выбор»?

В результате суррогатного материнства дети часто появляются на свет преждевременно, очень часто с помощью кесарева сечения (25). Это значит, как мы видели в истории Теджал из Индии, что родной матери делают общую анестезию, и, скорее всего, она даже никогда не увидит ребенка. Все, что у нее останется – это тяжесть на сердце и грудь, полная молока. Но поскольку ей упорно внушали, что этот ребенок – это акт ее самопожертвования и великодушия для пары очень хороших людей, она будет повторять это себе снова и снова, стараясь заблокировать свое чувство связи с ребенком. Но у некоторых женщин (не всех), это отрицание обернется послеродовой депрессией, болью, сожалениями и злостью, за которыми последуют тяжелейшая депрессия и отчаяние, иногда через несколько лет после родов (см. историю Элизабет Кэйн в главе 6).

И «другая женщина», партнерка в гетеросексуальной паре заказчиков, теперь отвечает за новорожденного, и, как хорошо известно, столкнется с многочисленными сложностями первого опыта ухода за младенцем. В реальности, сын или дочь могут стать источником сильнейшего стресса и даже нервного срыва, пока женщина будет пытаться стать идеальной матерью для этого незнакомого существа с коликами, постоянным плачем и отсутствием непрерывного ночного сна. При этом она чувствует себя «обязанной» быть образцовой, бодрой, излучающей бескрайнее счастье матерью: в конце концов, она и ее партнер так долго ждали и добивались возможности воспитывать «своего» ребенка.

Возникает вопрос: если «суррогатной» матери снова и снова повторяют, что рожденный ею ребенок – это не ее ребенок, потому что в нем нет «ее генов», то «социальной матери» повторяют то же самое? Полагаю, что нет. Даже если в ребенке нет «ее генов», ей говорят, что она «настоящая мать». Это просто еще один пример того, сколько противоречий заключено в сказках из мира суррогатного материнства.

Существует негласный запрет на публичное обсуждение такой темы как возможная неприязнь некоторых женщин к детям, которые, как они знают, не являются их родными детьми, а также горечи, связанной с их клеймом «бесплодной» женщины, которая может отражаться на отношениях с ребенком. В своих мемуарах «Родная мать» (1988/1990), Элизабет Кэйн, первая суррогатная мать США (настоящее имя Мэри Бет), пишет, что Марго, мать-заказчица, вскоре после родов ее сына Джастина, обронила фразу, что «если в этом доме и появится еще один ребенок, то он выйдет из моего тела». Этого так и не случилось – несмотря на свои активные усилия, она осталась бесплодной. В главе 6 подробнее рассказывается примечательная история Кэйн, но вот ее грустный, но точный комментарий:

«Суррогатное материнство – это лишь передача боли от одной женщины к другой. Одна женщина страдает, потому что она не может стать матерью, так что другая женщина – такая как я – может страдать всю свою жизнь, потому что она не знает ребенка, которого она выносила для кого-то еще» (Kane, 1988/199, p. 272).

Подобные знания делают невозможными дискуссии о «правах», «выборе» и «самоопределении». Но бригада сторонников суррогатного материнства продолжает гнуть свою линию.

В следующей главе я буду рассматривать положение детей, рожденных в результате договоров о суррогатном материнстве, которое я сравниваю с практиками (принудительного) усыновления/удочерения, имевшими место в прошлом.