Отрывок из книги «Истории проституции: рассказы о выживании в секс-индустрии» («Prostitution Narratives: Stories of Survival in the Sex Trade», 2016).

Я никогда не встречала своего отца. Мама родила меня, когда ей было лишь 17 лет, она была молодой, и ее семья в Новой Зеландии недостаточно ей помогала в воспитании ребенка. Так что я выросла с очень негативными представлениями о себе. Мама оставила меня с бабулей, когда мне было десять лет, я начала снова жить с мамой, когда мне было 14. К тому времени я уже сильно злоупотребляла спиртным.

Когда я снова начала жить с мамой, то мы все переехали в дом, где предыдущему жильцу вышибли мозги в туалете из-за накрывшейся сделки по продаже наркотиков. Полиция нашла его тело в парке через дорогу, в сточной канаве. С тех пор я воспринимала преступления как что-то нормальное. Ребята в школе слышали, что где-то в моем доме запрятана четверть миллиона долларов из денег наркоторговцев, так что все старшие классы ожидали, что я найду деньги из слухов. Я так ничего и не нашла, но в процессе я открыла для себя наркотики. Родители моей подруги торговали наркотиками, ее отец попытался выйти из банды, но ему за это перерезали глотку. Мы без проблем могли купить рецептурные таблетки морфина, так что в 14 лет я сидела на таблетках прямо в школе. Когда мне было 15, я переехала в другой город.

Я начала учиться в новой школе, но вскоре меня отстранили от занятий, потому что я не понимала, как правильно себя вести. В следующей школе было отделение образования для взрослых, и там я получила доступ к травке и начала приторговывать. В 16 лет я узнала, что у одной из моих подруг синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ), так что я меняла косяк за 20 долларов на ее лекарства, а их, в свою очередь, продавала банде неонацистов за 120 долларов. Я попыталась исправиться и обратилась за психологическим консультированием в молодежную службу, но в итоге я лишь попыталась убедить их, что у меня тоже СДВГ, чтобы мне назначили те же таблетки. Они меня раскрыли, и я перестала ходить на консультации.

Я пыталась стать «нормальной» и устроиться на работу, но это долго не продлилось, потому что у меня была сильная зависимость от спидов. Мне было 17 лет, когда я начала работать проституткой. Перед этим меня уволили с работы официанткой, потому что я была пьяная и обдолбанная на рабочем месте. Моя «подруга» сказала мне, что она знает быстрый и легкий способ заработать. На тот момент я была наркозависимой уже четыре года. Все махнули на меня рукой, у меня не было наставников или тех, кому я могла доверять или обратиться за помощью, так что я доверилась этой подруге.

Мы доехали до Окленда автостопом, примерно на полпути мы нашли заработок с командой гонщиков V8, которые были счастливы возможности вставлять в нас секс-игрушки непомерных размеров за пару сотен баксов и несколько банок пива. Это был мой первый опыт продажи секса. В Окленде подруга отдала мне свое удостоверение личности (я была несовершеннолетней) и оставила меня в борделе, а сама отправилась в другой. Мадам была толстой женщиной средних лет, она говорила со мной у бара, пока я у меня во рту был леденец. Она лишь мельком взглянула на мои документы. Ей понравилось, что я выгляжу лет на 14, и она тут же начала рекламировать, что к ним поступила очень молоденькая девочка.

Мой первый клиент в борделе был любителем педофильских фантазий. Ему было за 50, и он хотел, чтобы я рассказывала что-нибудь из моего детства, пока он дрочит, вроде того, какой у меня был первый сексуальный опыт. Я сильно занижала свой возраст на момент потери девственности, и его это очень заводило. С тех пор у меня каждую ночь были педофилы – клиенты, которые просили меня изображать маленькую девочку и рассказывали мне совершенно извращенные фантазии о детях. Мужчины часто обзванивают бордели и спрашивают про новых юных девочек, так что когда новенькая появляется, то к ней сразу выстраивается очередь.

Мадам убедила меня, что для безопасности мои деньги должны храниться у нее в клубе (для удобства я жила в самом борделе). Она сказала, что я могу в любой момент получить столько денег, сколько захочу. Когда я попросила у нее деньги, она мне их вернула пакетиками кристального мета. Я никогда раньше мет не пробовала, но она сказала, что это ничего особенного, «все равно что курить травку».

Другая работающая девочка заметила, что у меня есть мет, и как-то мы стали подругами. Мы начали тусоваться вместе, и она познакомила меня с бандой байкеров, которые варили мет. Мне давали очень много наркотиков. Они использовали меня как свою рабыню для секса. Я не могла уйти – я боялась, что слишком много про них знаю. Я слышала множество историй про женщин, которые исчезли после того, как начали трепать языком и все такое. Они снимали квартиру, я думала, что это для того, чтобы мет варить, меня туда привозили после того, как они заканчивали с очередной партией. Однажды они сказали, что мне нужно уходить, но я уснула. Они разозлились, наверное, я помешала какой-то операции. Так что однажды, когда рядом никого не было, я сбежала. Это было очень рискованно, потому что я слишком много знала, они выкуривали мета на тысячи долларов каждый день (на тот момент их наркоимперия была самой крупной в Новой Зеландии), и они были жуткими параноиками. Но мне нужно было бежать. Я похудела с 80 кг до 40 кг за три месяца, потому что ничего не ела, и эта банда постоянно накачивала меня наркотиками.

Я прилетела домой и смогла переломаться в течение пары недель, когда мне исполнилось восемнадцать лет. Поскольку я теперь была совершеннолетней, и у меня был такой ужасный голод на мет, я считала, что у меня нет другого выбора кроме как работать проституткой. А тут как раз та самая подруга вернулась в город, и она предложила отвести меня в новый бордель. Раз я была совершеннолетней, мы начали работать вместе. Ну, и я снова покатилась по наклонной.

Нет никаких «трудовых навыков» для того, чтобы работать проституткой. Я просто оставалась на милости клиентов, которые пользовались тем, что у меня не было личных границ. После жесткого секса я у меня были синяки по всему телу – мужчины все время хотели имитировать жесткое порно, воспроизводить то сексуальное насилие, на которое они насмотрелись. Чем пьянее они были, тем злее они становились, вплоть до слепой ярости. В те времена у меня были вагинальные кровотечения от травм. Мне некому было об этом рассказать, и никто бы мне не помог – все мы (девочки) от этого страдали. Мы справлялись, используя наркотики и алкоголь как обезболивающие.

За более чем десять лет, я так думаю, меня изнасиловали как минимум 30 раз, и еще было где-то 2500 тяжелых нападений. Я никогда не обращалась за медицинской помощью. Однажды я вышла на дорогу, чтобы воспользоваться банкоматом для клиента. На обратном пути я поскользнулась и сломала копчик. Я не осознавала, насколько это серьезно, и сказала мадам, что у меня очень сильно болит задница. Она нарычала на меня и заявила, чтобы я отправлялась в холл, так как народу там полно. Я провела 14-часовую смену на 20-сантиметровых шпильках. У меня был секс с десятью пьяными мужиками, и с большинством мне приходилось бороться, потому что они лезли целоваться или удерживали меня, оставляя синяки. Одного клиента я ударила в рожу так сильно, что он упал с кровати. Он порвал презерватив и начал прижимать меня к кровати, чтобы войти в меня силой. Боль от падения сделала меня агрессивной. Он пожаловался мадам на мое поведение. Я узнала, насколько тяжелая у меня травма, только когда проснулась на следующий день и поняла, что не могу ходить. Врач прописал мне две недели постельного режима и кучу обезболивающих. Но менее чем через неделю я снова была на работе на шпильках. Из-за того, что я сидела на наркотиках, боли я почти не чувствовала, даже от сломанного копчика. По физической интенсивности работать проституткой – это все равно, что попадать в автокатастрофу каждую неделю.

На психологическом уровне твоя идентичность – это полный бардак. В проституции ты получаешь другое имя и становишься кем-то другой. Это уже не настоящая ты, это фальшивая ты. Я постоянно диссоциировала от реальности, у меня было посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), и я ходила наяву как во сне.

Я начала переходить из борделя в бордель, переезжала из города в город, для девочек в проституции это обычное дело. Однажды я работала и жила в борделе, про который я помню, что там были девочки-азиатки. Их держали отдельно от нас, и мы сами сторонились их, хотя иногда находились в одной раздевалке или курилке. Парень-азиат всегда сидел у двери в комнату, где они спали. Теперь-то я понимаю, что этих девочек держали там против их воли. Сейчас мне тяжело об этом думать – я вспоминаю, как одна из этих девочек плакала в раздевалке и просила все это остановить. Тогда я отмахнулась от этого случая – мало ли, у каждой из нас бывали подобные моменты. Это был успешный легальный бордель Новой Зеландии.

Я часто путешествовала в Австралию, потому что из-за мета у меня вечно были психозы, я становилась очень беспокойной, хотела переехать куда-нибудь на новое место. Психозы от мета дошли до того, что телевизор сообщал мне, что надо уехать, и приказывал мне отправиться в определенный город. К тому же оказалось, что если ты новенькая в борделе и в городе, то можешь получить сразу же много работы, особенно если наврать мадам, что раньше ты никогда не работала. Часто бордель платил за мой билет до города. Было нетрудно найти клуб и начать работать. Никто словно не замечал, что я в ужасном психическом состоянии из-за наркотиков, которые со временем довели меня до настоящей шизофрении.

Пять лет спустя я решила выйти из секс-индустрии. Я дважды пыталась вернуться в школу – один раз в восемнадцать лет и один раз в девятнадцать. Я хотела стать молодежной социальной работницей. Но я не могла учиться из-за наркотиков и проституции. Ни одна из этих организаций по защите прав секс-работников не предлагала ничего, что могло бы помочь мне уйти из секс-индустрии. У них были юридические консультации, медицинские анализы, смазка, презервативы и латексные салфетки, но ничего, что бы помогло мне выйти.

Я оставалась в секс-индустрии еще пять лет. За это время я даже сама стала мадам. Это вроде как естественное развитие, так как я достаточно долго была в этом деле, знала все приемы по обе стороны стола. Я даже убеждала молодых женщин становиться проститутками. Теперь об этом очень больно и стыдно говорить, не могу не гадать, где они сейчас, и что с ними. Я помню, как однажды в бордель пришел очень известный педофил. У нас были строгие инструкции от владельца, что мы должны о нем позаботиться. Он сел за стол и начал задавать мне извращенские вопросы про девочек. Потом попросил меня выбрать ему девочку. Я выбрала девочку, у которой не было своих детей, мне казалось, что так я немного уменьшу вред, ведь это коснется только ее, а у другой девочки была двухлетняя дочь. Такая работа, скорее всего, повлияет на их обеих. В тот момент мы все воспринимали это как издержки работы, но тот поступок до сих пор преследует меня. Хотела бы я сказать ему, чтобы проваливал, сказать своему боссу, чтобы сам ему зад подставлял, но вместо этого я отправила молодую женщину к опасному извращенцу. Ненавижу себя за это.

Очень скоро я снова начала работать сама – соблазн денег на наркотики был слишком велик.

Очень важно понять связь между психологической травмой в результате проституции, за которой следует знакомство с наркотиками со стороны клиента, сотрудниц или других проституированных женщин, и тем, как вся эта комбинация превращается в удавку на шее, которая удерживает таких девочек как я в «легальной секс-работе». Повторение травмы снова и снова, постоянные наркотики, чтобы сбежать от травмы – все вместе это приводит к ситуации, когда ты уже не можешь функционировать без наркотиков, а значит, тебе нужны быстрые деньги в секс-индустрии, и круг замыкается, и разорвать его почти невозможно. Так что женщины в буквальном смысле оказываются в ловушке.

И все равно я отчаянно желала уйти оттуда.

Я провела 18 месяцев в стационаре с интенсивным лечением, и это помогло преодолеть травму от проституции. Потом еще два с половиной года я жила в доме для проживания с поддержкой для имеющих психические заболевания. Мне потребовалось больше двух лет, чтобы преодолеть страх и тревожность в отношении всего, что было связано с обычной повседневной жизнью. Я все еще регулярно хожу на психологические консультации. Психологические последствия проституции оказали очень разрушительное действие на мою жизнь. Трудно поддерживать нормальные человеческие отношения после того, как каждую ночь с тобой обращались с такой ненавистью и презрением. Трудно ценить саму себя, если тебя продавали практически за пачку сигарет.

Я не знаю, как и зачем проституции быть легальной. Я убеждена, что для женщин в индустрии нужно больше поддержки, чтобы им помогали уйти, и им нужна специализированная психологическая помощь. Я провела десятилетие в секс-индустрии, и я считаю, что я одна из немногих, кому повезло – я пережила этот опыт. Очень многие не выживают.

Авторка: Джейд

Сейчас Джейд работает в области рекламы здорового образа жизни в Новой Зеландии.