Когда меня первый раз арестовали из-за проституции на улице Бенбурб в 1991 году, у меня состоялся разговор с производившим арест офицером, который я никогда не забуду. Я слышала, как женщины постарше говорили о том, что мы предотвращаем изнасилования, и, к сожалению, я ухватилась за эту мысль как за способ подтвердить и доказать, что я имею какую-то ценность. По-настоящему я в это даже не верила, но я сказала об этом полицейскому как о доказательстве того, что я не отброс, я приношу обществу пользу в виде важной услуги. Это был полный бред, и я сама это чувствовала, и полицейский не замедлил мне об этом напомнить.

Я была на полицейской станции Брайдвелла осенью 1991 года. Я не помню его имени, но в тот день он сказал мне то, что я не забуду. Без обиняков, как это принято у ирландцев: «Милая, ты не заставишь мужика не насиловать или расхотеть это делать. Ты не прекращаешь изнасилования, ты к этому вообще не имеешь отношения. Мужик, который захочет насиловать, пойдет и будет насиловать, и ни хрена ты с этим не сделаешь». Он мог бы добавить, хотя он этого и не сказал: «Мы имеем дело с изнасилованиями ежедневно».

И они это делают, «охрана», или полиция, как их называют во всем остальном англоговорящем мире. Они часто имеют дело с изнасилованиями. Как группа, они, наверное, на втором месте по знакомству с изнасилованиями. На первом – женщины в проституции.

Как мне объяснить вам, что значит изнасилование для меня, бывшей проституированной женщины? Мне повезло. Я знаю это, везучая и живучая, везучая и смышленая, но в самую первую очередь – всегда везучая.

Теперь я вспоминаю, сколько раз я полагалась на свою интуицию насчет намерений людей, и это спасало меня от беды. Это всегда был вопрос, когда отстраниться, уйти или изменить курс событий, и для этого все время нужно думать наперед и все просчитывать. Это как бесконечная игра в шахматы, где «курс событий» часто направлялся к сексуальному насилию.

Сейчас идея, что «проституция предотвращает изнасилования», кажется мне такой странной, ведь сексуальное насилие – это неотъемлемая часть жизни в проституции. Как люди себе это представляют, они думают, что женщины в проституции впитают в себя все сексуальное насилие, как губки? И они действительно верят, что женщины этого заслуживают? Они настолько бессердечны, что для них нормально считать, что должен существовать специальный класс женщин для пыток сексуальным насилием, чтобы его не приходилось терпеть «нормальным» женщинам? Что это говорит о человеке, который высказывает такую мысль? Невозможно придерживаться такого мнения, если не игнорировать человечность женщин, которых сделают реципиентками сексуального насилия.

Ирландская феминистка Сьюзан Маккэй, бывшая руководительница Национального женского совета Ирландии, высказала схожие соображения: «Приводится аргумент, что существование проституток работает как защита от мужской сексуальной агрессии для других женщин. Это грубое нарушение права всех женщин на жизнь без сексуального насилия, но, кроме того, это неправда. Исследования показывают, что мужчины, которые регулярно используют проституток, с большей вероятностью подвергают насилию женщин, с которыми они состоят в отношениях. Мужчины, которые используют проституток – это не те мужчины, которые будут уважать женщин».

Идея о том, что существуют особые женщины, для которых проституция хороша, правильна и подходит им, в то время как остальным женщинам даже сложно представить такое занятие, напоминает мне о мужчинах, которые использовали меня, девочку-подростка, в своих домах. Они делали это посреди всех признаков их семейной жизни, рядом с фотографиями их собственных дочерей подросткового возраста, которые часто были старше меня. Я так часто это видела, что понимала, что они намеренно игнорируют реальность. Тем, кто настолько увяз в самообмане, просто необходимо это делать, когда факты рисуют столь неприглядную картину. Но это игнорирование на микроуровне. Как нам объяснить это, когда целое общество предпочитает отвернуться?

Отработанное, упорное игнорирование со стороны отдельного человека с собственными целями можно сравнить с обществом, которое не хочет ничего знать, потому что у него тоже есть свои цели. У проституторов цели активны. Они говорят: «Не показывай мне ничего, а то мне придется прекратить то, чем я занимаюсь». Цели общества пассивны. Оно говорит: «Не показывай мне ничего, а то мне придется что-то с этим делать».

Это не просто менталитет страуса, который прячет голову в песок. Те, кто не хотят признавать правду о проституции, стараются искажать ее реальность в каждом разговоре на эту тему. В ход идут активные и энергичные противоречия. Фабрикуется статистика и умалчиваются важные действующие лица. Факты игнорируются, искажаются и осуждаются. Начинаются громкие заявления, отрицание, минимизация и возмущение. Правда отрицается, преуменьшается и изменяется. В ход идет и целенаправленная и осознанная ложь.

И посреди всего этого каждое поколение выделяет класс женщин, которым предназначено стать реципиентками разнообразного сексуального насилия, и нам говорят, что они необходимы, чтобы защитить остальных женщин. И одновременно либеральный феминизм отчаянно пытается отрицать, что проституция является оплаченным сексуальным насилием. Так что же из этого является верным? Необходим оплачиваемый класс женщин для впитывания сексуальной агрессии, или же никакой оплаченной сексуальной агрессии не существует?

Давайте представим, что мы так же подходим к физическому, а не сексуальному насилию. На поле боя, например. Мы все знакомы с концепцией «живого щита», и мы справедливо возмущаемся трусостью и бесчеловечностью ситуации, когда кто-то принимает огонь на себя, чтобы остальные могли спастись. Как, когда и почему было решено, что один класс женщин можно приговорить стать живым щитом от сексуального насилия? За что их приговорили? За то, что они из низкого социо-экономического класса? За то, что они родились в нищих странах и сообществах? За то, что их родина пострадала от войны или экологической катастрофы? За то, что в детстве их подвергали сексуальному насилию, и они привыкли считать, что они больше ни на что не годны? За низкий уровень образования? За принадлежность к этническим меньшинствам? Если вы отказываетесь рассматривать эти факты, если вы не хотите обращать внимания на демографические характеристики проституированных женщин, то у меня к вам один вопрос: Что именно в этих демографических характеристиках настолько вас смущает, что вы не хотите их признавать? И если вы отказываетесь их признавать и одновременно называете себя феминисткой, то у меня к вам еще один вопрос: Вы совсем охуели?

Факты таковы, что именно женщины, которые по разным не зависящим от них причинам оказались в маргинальном положении, составляют подавляющее большинство проституированных. Общество не против использовать таких женщин в качестве живого щита от сексуального насилия.

Очевидный вопрос: почему? Почему так много людей, которых совсем не беспокоит, что целые армии лишенных жизненных возможностей женщин стоят на передовой, и их считают буфером между «нормальными» женщинами и сексуальным насилием? И почему среди людей, которые довольны столь ужасным положением, есть женщины, которые, как это ни смешно, называют себя феминистками?
Женщины, поддерживающие проституцию, постоянно ходят по кругу в своих аргументах: непростое это дело найти убедительные причины для существования проституции и при этом притворяться, что от нее нет никакого вреда. Еще сложнее сохранять цивилизованный тон, рассуждая о том, что такие женщины как мы нужны для защиты таких женщин как они. И если они верят, что мы действительно способны защитить их тела нашими, то они еще большие дуры, чем я думала, а это о чем-то говорит.

Возможно, самый печальный аспект нашей работы в качестве живых щитов от сексуального насилия в том, что нас изначально сочли подходящими на эту роль. А самый бессмысленный аспект в том, что у нас не было ни малейшей надежды справиться с этой задачей. Щит из нас не более чем иллюзия. Всегда так было. Правда в том, что проституированные женщины стоят на передовой насилия против женщин, но общество ошибается, когда думает, что мы впитываем или можем задержать его. Мы этого не можем.

Проституция не может решить проблему мужской сексуальной агрессии. Она делает нечто прямо противоположное. Она говорит сексуально агрессивным мужчинам: «Вот женщины, на которых вы можете отыграться». Тем самым, им говорят: «У вас есть право искать женщин, на которых можно отыграться». Насколько невежественными надо быть в отношении сексуального насилия, чтобы верить, что его можно одновременно оправдывать и ограничивать?

Проституция не предотвращает изнасилования, она задает условия для изнасилований. А когда мы задаем условия для изнасилований, они происходят. Абсолютный дисбаланс сексуальной власти в проституции – это плодородная почва для изнасилований. Проституция – это игровая площадка для тех, кто фантазирует о насилии над женщинами. Это часть общества, где им можно удовлетворить свою любовь к насилию без страха уголовных последствий. Если кто-то настолько глуп, чтобы думать, что подобная среда сдержит изнасилования, а не будет их поощрять, то он не просто ничего не знает о проституции, он совсем не понимает природу сексуального насилия.

Авторка: Рейчел Моран
Источник: Prostitution Research