Отрывок из книги Шейлы Джеффрис «Идея проституции» (Sheila Jeffreys «The Idea of Prostitution», 1997).

Орландо Паттерсон утверждает, что чувство того, что ты хозяин других людей, — это основное удовольствие от рабовладения. И именно это – основное сходство между проституцией и рабством. Книга Паттерсона «Рабство и социальная смерть» (Patterson, 1982) стала вдохновением для развития феминистской теории о проституции. Хотя большинство феминистских теоретикесс согласны, что основные современные формы проституции не являются рабством как таковым, они обладают многими отдельными элементами рабства. Работа Паттерсона важна, поскольку она предлагает философию рабства, она объясняет, как рабовладелец видит раба, и каковы последствия рабства для рабов.

Проституция не всегда соответствует определению рабства по Паттерсону, согласно теории которого рабство – это крайние формы власти и безвластия в отношениях хозяина и раба: «Рабство – это самые экстремальные формы господства, достигающие тотальной власти со стороны хозяина и тотального безвластия со стороны раба» (ibid., p. 1). Тем не менее, во многих отношениях проституированные женщины, даже так называемые «свободные» проституированные женщины западных стран, живут в тех же условиях, что и рабыни.

Паттерсон говорит о том, что «права» рабовладения означают, что «ты теряешь право на принадлежность к любому легитимному социальному порядку. Все рабы испытывают, как минимум, отлучение от светской жизни» (ibid., p. 7). Проституированные женщины страдают от отлучения от социальной жизни, которое связано с проституцией, и которое, безусловно, не имеет аналогов в какой-либо сфере работы в западной культуре. Как указывает Кэтлин Барри (Kathleen Barry, 1979), одна из хорошо известных практик сутенеров и торговцев людьми – отделить женщин от любых социальных связей в их жизни, изолировать их от семьи, перевозить их в совершенно незнакомые им места, чтобы они подпали под полный контроль сутенера.

Паттерсон также говорит о том, как тела рабынь и рабов традиционно метились, чтобы зрительно подчеркнуть их статус: «Во всем мире хозяева прибегали к специальным ритуалам, чтобы обозначить рабский статус, который впервые присваивался рабам: символическое наречение новым именем, особая одежда, прическа, язык или пометки на теле» (1982, p. 8). В Северной и Южной Америке для этой цели использовалось клеймление. В Африке, Китае, горной Бурме, у примитивных германских племен и многих других народов у рабов брили головы. Обритая голова выполняла символическую функцию «кастрации – утраты мужественности, власти нового имени» (ibid., pp. 59, 60). «Более того, исландцы, как и многие другие народы, с особым восторгом давали рабыням имена, которые унижали их статус и их пол» (ibid., pp. 54–5).

Точно так же сутенеры дают новые имена женщинам, которых они «пускают в дело», вовлекают в проституцию. Исторически проституированные женщины зачастую были обязаны придерживаться особых норм в одежде, например, это могли быть окрашенные волосы, особый цвет одежды или покрой одежды, который сигнализировал о сексуальной доступности.

Для анализа сходных черт рабства и проституции особенно важно то, как Паттерсон объясняет смысл отношений хозяина и раба, основная цель которых – усилить власть и социальный статус владельца. Эта цель имеет гораздо большее значение, чем работа, которую выполняет раб и другие очевидные материальные выгоды. Когда раб теряет свою честь, владелец приобретает ее.

«Это универсальный смысл отношений хозяина и раба – сильное ощущение собственной чести, которое связано с положением хозяина, и, как следствие, бесчестье для раба. Многие хозяева, особенно у примитивных народов, приобретали рабов исключительно ради этого. Но даже в тех случаях, когда мотивация была преимущественно материальной, чувство собственной чести все равно усиливалось». [ibid., p. 11]

Когда он объясняет, как раб переживает это возвышение хозяина, можно проследить параллели с тем, как проституированные женщины описывают свое чувство утраты (ibid., pp. 11–12). Ощущение чести хозяина дополняется переживанием утраты со стороны раба. Так называемая рабская личность – это лишь внешнее выражение утраты чести.

«Утраты захваченного в плен или приговоренного к рабству человека – это прибыль хозяина. Реальное наслаждение от рабовладения сводится не к материальным прибылям, но к озарению души, которое приходит с осознанием того, что у твоих ног находится другое человеческое существо, которое живет и дышит только для тебя, суррогат для твоей власти, живое воплощение твоей мужественности и чести». [ibid., p. 78]

Эта характеристика объединяет проституцию и рабство. В самом деле, одна из важнейших функций проституции – установить и подтвердить власть проститутора, и это отличает ее от различных форм работы. Патеман считает, что это и есть суть проституции как работы. Используя проституированных женщин, мужчины подчеркивают свое отличие от женщин и свое превосходство. В этом и состоит наслаждение от проституции для подобных мужчин.

Хойгард и Финстад (Hoigard and Finstad, 1992) описывают, как проституторы в Осло часами ездят по улицам мимо проституированных женщин – они получают удовольствие уже от того, что представляют, как они их используют. Они также объясняют, что одно из удовольствий от проституции – это предвкушение, нередко эти мужчины тратят целый день просто размышляя о покупке женщин. Для некоторых возможность рассматривать доступных женщин и размышлять об их покупке – это уже достаточное удовольствие. Им необязательно расставаться со своими деньгами, чтобы испытать повышение своего статуса. Власть мужчин (или, как пишут те теоретикессы, которые стесняются напрямую атрибутировать власть мужчинам, власть маскулинности) создается с помощью подтверждения отличий от своей противоположности.

Мужественность не может существовать без женственности, свобода не существует без рабства. В подобном уравнении один получает власть, когда подтверждает отсутствие власти у другой, и трудно увидеть в этом равноценный обмен. То, что приобретает один, теряет другая.

Паттерсон объясняет, что случаи того, что он называет «прозрачной личной властью», которые разделяют общие характеристики с рабством, существуют и в развитых капиталистических обществах, например, в отношениях между многими (если не всеми) мужьями и женами. Как и Патеман, Паттерсон сравнивает контракт о найме с компонентом собственности в рабстве. Когда кто-то покупает или нанимает других для получения труда, то подразумевается, что он приобретает тело других людей на определенный период. Нет такого явления как бестелесные услуги, нужно очень сильно абстрагироваться от реальной жизни, чтобы в это поверить. [Patterson, 1982, p. 24] Разница между рабством и трудовой занятостью в том, что «не-рабы всегда сохраняют власть и контроль над собой, не передавая их полностью собственнику» (ibid., p. 26).

Интересно, что Паттерсон предполагает, что рабовладельческие общества обладают определенными характеристиками, которые создаются подобной практикой. Домашние рабы в Древней Греции, например, которые заботились о детях, помогали создавать надменность, авторитаризм и тимократическую природу данной культуры. Он говорит о том, что некоторые исследования рабства, например, на Келебских островах, предполагают, что народы без рабов более демократичные и менее авторитарные, чем владеющие рабами (ibid., pp. 88, 85).

Проституция настолько распространена в современных обществах, что редко можно услышать вопрос о том, какие особенности общества поощряет подобное выставление женщин на продажу. Однако можно ожидать, что проституция поощряет развитие характеристик мужского господства. Британский специалист по этике Боб Бречер (Bob Brecher, 1987) говорит о том, что с точки зрения моральной философии принятие репродукции с помощью суррогатного материнства создает общество, в котором люди могут владеть телами других людей. Он приводит аналогичные аргументы о разрушительных последствиях порнографии.

Замечания Паттерсона о том, как рабы должны вести себя в присутствии хозяина, и то, как это отражалось на восприятии себя, также показывают очевидные аналогии с поведением, которое требуется по «контракту» проституции и коммерциализацией эмоций, которые типичны для женской работы, как это описала Хошчайлд. Он цитирует поэта, который был сыном сбежавших раба и рабыни, Пола Лоренса Данбара.

«Мы носим маску, которая улыбается и лжет, она прячет наши щеки и скрывает глаза. Этот долг мы платим человеческому коварству: даже с разорванным и кровоточащим сердцем мы продолжим улыбаться». [Patterson, 1982, p. 208]

Другая связь проституции и рабства – это их история. Феминистская историкесса Герда Лернер в своей книге 1987 года, «Создание патриархата», утверждает, что проституция не существовала всегда, но стала результатом развития рабовладения. Она не разделяет модные взгляды сторонников проституции о том, что коммерческая проституция происходит из сакральных и храмовых сексуальных практик, во время которых женщины занимались сексом с мужчинами, она считает проституцию совершенно отдельным феноменом.

«Скорее всего, коммерческая проституция напрямую происходит из рабовладения женщинами и консолидации и формирования классов. Военные завоевания в третьем тысячелетии до нашей эры привели к порабощению и сексуальному насилию над захваченными женщинами. По мере того как рабство стало общественным институтом, рабовладельцы начали сдавать своих рабынь в аренду для проституции, а некоторые хозяева открывали коммерческие бордели со своими рабынями. Доступность пленных женщин для частного сексуального использования и потребность правителей и вождей, которые нередко были узурпаторами власти, подтвердить свою легитимность демонстрацией богатства, в том числе количества служанок и наложниц, привели к появлению гаремов…». [Lerner, 1987, p. 133]

Если проституция действительно происходит из рабства, то неудивительно, что между ними так много и прошлых, и современных параллелей.