Отрывок из книги Каролайн Крьядо-Перес «Делай это как женщина… и измени мир» (Caroline Criado-Pérez “Do It Like a Woman… and Change the World”, 2015).

Мы можем не соглашаться с тем, какая модель лучше всего защищает женщин в проституции, но трудно поспорить с тем, что превращение женщин в товар стало глобальной индустрией. В результате, любая модель, которая принимается в любой стране, влияет на весь мир. Ручира Гупта [на фото в центре], одна из основательниц организации «Апне Аап», которая защищает права индийских женщин в проституции, объясняет это так: «Сегодня порнография очень часто изготавливается в одной стране и экспортируется в другие страны, секс-туристы путешествуют по миру, на веб-сайтах проводятся аукционы по продаже девочек со всех уголков света. Культ маскулинности, обеспечивающий спрос на проституцию, повсеместен. Ведь люди говорят: такие уж мужчины, всегда так было и так далее. Разные культуры влияют друг на друга, поэтому мы должны прийти к глобальному консенсусу по данным вопросам и нам нужно единое глобальное законодательство».

Однако, предупреждает она, нужно учитывать местные особенности, и не только на уровне отдельных стран, но и на уровне разных регионов в одной стране – «контекст очень важен». В Индии, рассказывает мне Ручира, нужно «планирование и инвестиции» с учетом того, что это по большей части сельскохозяйственная страна. Нужно активно заниматься обучением девочек сельскому хозяйству и финансовой грамотности, а компьютерная грамотность, например, скорее важна для больших городов. (Речь идет о девочках в буквальном смысле. Ручира говорит, что средний возраст, в котором в Индии попадают в проституцию – от 9 до 13 лет).

Ручира описывает один совершенно чудовищный пример того, к чему могут привести игнорирование ситуации на месте вкупе с «благими намерениями» крупного благотворительного фонда (то, что Теджу Коул называет «промышленный комплекс белого спасителя»). Пятнадцать лет назад Всемирная организация здравоохранения выпустила отчет, согласно которому Индия находится в эпицентре пандемии СПИДа. Опираясь на этот отчет (который, как потом оказалось, был основан на неточных данных), Фонд Билла и Мелинды Гейтс решил выделить миллионы (более 500 миллионов долларов) на профилактику распространения ВИЧ в Индии. Вполне достойная цель.

Для того, чтобы разработать программу по решению этой проблемы, фонд нанял сотрудника маркетинговой компании «МакКинзи», рассказывает Ручира. «Они начали думать о том, как бы им продвинуть решение проблемы. Они решили сосредоточиться на презервативах, потому что это простой товар для маркетинга». Этот новый консультант определил, что районы «красных фонарей» в Индии – это «места, в которых происходит большинство сексуальных транзакций». Так что они решили, что основой программы станет распространение презервативов в этих районах.

Фонд Билла и Мелинды Гейтс выделил финансирование для «двадцати трех международных НКО (некоммерческих организаций)», которые должны были заняться реализацией программы. Кроме того, Фонд выделил финансирование для Объединенной программы ООН по СПИДу (ЮНЕЙДС) и других международных организаций и подразделений ООН, чтобы те «поддерживали их программы – публиковали в журналах статьи о них, документировали их как лучшие практики».

Вся эта программа, объясняет Ручира, «была направлена только на то, чтобы защитить здоровье мужчин, покупающих секс, а не на то, чтобы защитить девочек и женщин от этих мужчин. В программе не было никакой чувствительности к гендеру. И она привела к совершенно чудовищным последствиям в районах красных фонарей, в которых я работаю».

Проблема была в том, что цель программы сводилась к тому, чтобы «доставить презервативы за каждую дверь». НКО, получавшие деньги Фонда, знали, что они должны распространить определенное количество презервативов в борделях. Значит, им был нужен аутсорсинг среди тех, кто непосредственно может это сделать. А это сутенеры и управляющие борделей.

«Это стало целью само по себе, — говорит Ручира. – И когда я приходила в полицейский участок, чтобы пожаловаться на сутенера или управляющего борделем, который удерживает взаперти девочку и избивает или контролирует ее, когда я говорила о ее человеческих правах, то мне отвечали – это просто конкуренция между НКО, тот сутенер или управляющий работает «равным консультантом» в другой организации, или он сотрудник на полную ставку в той или этой НКО».

Картина становится еще более сюрреалистичной. «Чтобы сделать программу более «эффективной» НКО начали побуждать сутенеров и управляющих борделями формировать собственные ассоциации. А потом эти ассоциации начали лоббировать легализацию проституции. И во главе этих ассоциаций стояли сутенеры и управляющие, а вовсе не 14-летняя девочка, запертая в борделе – ее мнение никого не интересовало. Она могла лишь поддерживать то, что ей говорили поддержать сутенеры. Таким образом, огромные финансовые вливания, совершенно не ставившие такой цели, привели к эффективной легитимизации сутенеров и управляющих борделями, которые стали «равными консультантами» по профилактике ВИЧ. Это была огромная поддержка секс-индустрии, которая стала больше в семнадцать раз».

И еще более сюрреалистичной. «Это создало ложное представление об «этичном спросе». Потому что люди начали думать, что покупка секса нормальна, если ты пользуешься презервативом. Существует реальная реклама, которую выпускают организации, финансируемые Гейтсом, в которой дословно говорится: «Неважно, какую секс-работницу ты выбираешь, главное – выбрать правильный презерватив». Женщин сводят к уровню вещей без собственной воли, которых можно выбирать как товары на полке». Ручира обвиняет эти организации в том, что они стерилизуют и делают невидимой эксплуатацию в этой индустрии. И когда она рассказывает мне об отчете ЮНЕЙДС и Фонда народонаселения ООН (ЮНФПА) от 2012 года, в котором рекомендуется, что «сутенеры и менеджеры борделей не должны наказываться», с ней трудно не согласиться.

Ручира говорит, что когда она обратилась к главе NACO (департамента по контролю СПИДа в Индии), чтобы пожаловаться на то, что в результате легитимизации борделей произошел рост торговли людьми, то ей ответили, что, если ей так хочется, она может думать о «картине в целом», но цель NACO – это лишь поддерживать программу по СПИДу. Ее спросили: если бордели прекратят свое существование, то где они смогут распространять презервативы?

И еще более сюрреалистичной. Ручира рассказывает о модели Сонагачи, которую внедрила НКО под названием DNSC, и которая пропагандирует прием на работу сутенеров и управляющих борделями для распространения презервативов. По словам Ручиры, эту модель разработал мужчина-врач 45 лет, который написал о ней статью в медицинский журнал. Ручира говорит, что этот врач выступает за то, чтобы не реагировать, «если вы видите девочку, которая подвергается насилию в борделе», на основании того, что «не в ваших интересах нарушать статус-кво внутри борделя, потому что мы должны продолжать программу распространения презервативов».

Когда я слышу, как Ручира перечисляет бесконечный список этих последствий бездумности и равнодушия, я невольно думаю об Акте против заразных болезней, который был принят в Великобритании в Викторианскую эпоху. Это была такая же по сути программа — ее создали, чтобы защитить мужчин, посещающих проституированных женщин, от заболеваний. Но в отличие от модели Сонагачи, в этом законодательном акте не было притворства – никто не делал вид, что его заботит благополучие женщин. Акт предоставлял полиции право на арест женщин в проституции, их подвергали принудительным осмотрам на венерические заболевания, если их признавали инфицированными, то их запирали на три месяца, в то время как мужчин никто не задерживал, не осматривал, и они могли преспокойно инфицировать других проституированных женщин и своих жен.

Ручира начала работать с женщинами в проституции после того, как она посетила несколько удаленных деревень в Непале. Она проводила журналистское расследование для своей статьи об использовании природных ресурсов в регионе. Она заметила, что в этих деревнях практически не было девочек и женщин. Ручира начала расспрашивать, в чем причина, но встречала лишь уклончивые ответы, явный стыд и даже открытую враждебность со стороны местных мужчин. Однако несколько человек согласились поговорить с ней. Некоторые рассказывали об этом, хихикая. Ей сообщили, что все деревенские девочки в индийском городе Мумбаи. Ручира не могла взять в толк, как так вышло – до ближайшего шоссе от деревни нужно было добираться 2-3 часа, а Мумбаи был в 14 000 километров отсюда. Как множество непальских девочек оказались в индийском мегаполисе? Дальнейшие расспросы позволили Ручире раскрыть работу на удивление хорошо организованных криминальных группировок. «К своему ужасу я осознала, что работорговля – это реальность моего поколения, моей жизни».

Вот как это работает. «В местной деревне торговец разыскивает самых бедных, голодающих, изолированных крестьян и предлагает 50, 100, может быть, даже 300 долларов за их дочерей». Им говорят, что дочь устроят на хорошую работу, может быть, выдадут ее замуж в городе. Некоторые признают, что они продадут девочку в проституцию, но семью заверяют, что у нее будет крыша над головой и еда, и она сможет посылать деньги домой. Крестьяне слишком нищие, чтобы отказываться. Затем девочек передают перевозчикам, которые нелегально привозят их в Индию с помощью старого доброго метода – взяток пограничникам. После пересечения границы, девочек начинают, как это называют торговцы людьми, «мариновать».

Девочек запирают в «обшарпанных комнатках с цементным полом и полиэтиленовыми простынями». Каждый день их бьют, морят голодом, заставляют принимать наркотики. Им говорят, что они больше никогда не вернутся домой. Это продолжается два или три дня, потом девочек забирают другие перевозчики, которые сажают их в автобусы или поезда и везут их прямиком в бордели Мумбаи, Калькутты и Дели. В них они торгуются о цене за девочку, которой может быть лишь девять лет: светлокожие, тихие и самые юные стоят дороже всего на этом мясном рынке. Когда сутенеры расплачиваются, девочек передают управляющим борделями, которые опять запирают их в комнатках с решетками на окнах и «продают их от восьми до десяти раз за ночь, каждую ночь, и это продолжается от пяти до семи лет». Многие женщины, которых встречала Ручира, даже ни разу не видели улицу, на которой они жили. Им запрещали покидать бордель, даже ради медицинской помощи, в течение нескольких лет.

Помимо ежедневных изнасилований управляющие борделями прилагают дополнительные усилия, чтобы сломить дух девочек. Им постоянно повторяют, что они использованные, грязные, что они ничего не стоят. Никто не возьмет таких замуж, их семьям они больше не нужны. Если девочки плачут, то их бьют, пока они не перестанут. Сутенеры накачивают их алкоголем и наркотиками – девочки с готовностью принимают их, ведь это единственный способ отключиться от ежедневного надругательства над их телами.

И вот эти сутенеры, торговцы телами похищенных девочек – это те же самые люди, которых так боится оскорбить ООН. Потому что это может помешать программам по защите здоровья тех, кто насилует этих девочек.

Когда Ручира стала свидетельницей этой отлаженной и хорошо скоординированной бесчеловечной машины, она больше не могла отвести взгляд. В течение 14 лет она работала журналисткой, и она писала о войне, этнических конфликтах, кастовых конфликтах, голоде. Но никогда она не видела ничего подобного – «такого целенаправленного и осознанного уничтожения одних людей другими». Это было «современное рабство», и она чувствовала, что должна что-то сделать. В течение 18 месяцев она работала над документальным фильмом об этих женщинах: она хотела вернуть им голос, заставить мир задуматься об их жизни. Фильм «Невинные на продажу» получил премию «Эмми», а Ручире прислали массу предложений о работе над следующими фильмами.

Но эти предложения ее не интересовали. Она «смотрела этим женщинам в глаза, знала их лично, знала как людей», она провела с ними несколько месяцев. «Так что я ушла из журналистики, — говорит она. – Я осталась без работы, я даже не совсем понимала, чем именно я буду теперь заниматься». А вот у тех 22 женщин, вместе с которыми Ручира работала над фильмом, были идеи. После получения «Эмми» они сказали Ручире: «Ну, с этим покончено, а что насчет нас?» Они попросили Ручиру помочь им.

Ручира была в растерянности. Что она может сделать? Она сделала все, что могла, когда предоставила им голос в своем фильме. В любом случае, она не может помочь им, если они сами этого не захотят. Они ответили, что хотят, но им нужна поддержка. И тогда Ручира и эти 22 женщины основали организацию «Апне Аап». Название дословно переводится как «обретение силы».

Их первоначальная цель состояла в том, чтобы воплотить в жизнь «четыре мечты». Ручира рассказывает, что вместе они сформулировали «Четыре неотъемлемых права», которые стали основными принципами «Апне Аап». Одно из этих прав заставляет сразу почувствовать, в какой реальности живут эти женщины. Они никогда не читали эссе Вирджинии Вульф и не знали, кто она такая. Но они сказали Ручире, что то, о чем они мечтают – это «собственная комната». Они хотели, чтобы у них было место, где можно спать столько, сколько хочется, где могут играть их дети, куда «никто не может заходить, когда вздумается». Эти женщины мечтали о базовых человеческих свободах: праве на личную жизнь, на «покой». Они хотели то, что сейчас принято называть «право на безопасное и независимое жилье».

Индийское правительство реализует программу «За чертой бедности», в рамках которой государство компенсирует стоимость строительства дома для бедных людей. Большинство женщин, с которыми работает Ручира, подходят под критерии программы, но большинство из них даже не знают о ее существовании, и Ручира говорит, что от людей намеренно скрывают информацию о той помощи, на которую они могут рассчитывать. Сложная местная политика и коррупция приводят к тому, что помощь в рамках программы в основном получают те, кому она и не нужна. «Апне Аап» не просто информирует женщин об этой программе, она помогает им воспользоваться этими льготами – занимается оформлением документации, помогает «отловить» нужного чиновника. Благодаря этой поддержке женщины подавали заявления местным властям, организовывали групповые встречи с чиновниками и даже сидячие забастовки в их кабинетах.

«Второе, о чем они мечтали – это работа в офисе. В манифесте «Апне Аап» это называют «Правом на достойный доход». И я спросила их: «Что вы называете работой в офисе?» Они ответили: «Ну, это значит, что у нас есть конкретные часы работы, никто не распоряжается всем нашим временем, и у нас есть выплаты в пенсионный фонд, и никто не может кричать на нас, бить и насиловать».

Но как этого добиться, если у них нет образования, профессии и финансовых ресурсов? Они приступили к коллективным действиям. Первым шагом стали денежные сбережения. Каждая группа поставила для себя ежемесячную цель по сбережениям, и раз в месяц часть этих общих денег выдавали той женщине, которая наиболее остро нуждалась в них – обычно деньги были нужны на покупку еды детям и школьные выплаты. Примерно шесть месяцев спустя женщины накопили достаточно, чтобы открыть банковский счет. На тот момент у них был доступ к финансовым услугам, они могли заниматься собственным мелким бизнесом. «Апне Аап» также предлагает женщинам курсы английского языка, компьютерных навыков, кройки и шитья.

Третья мечта – это «Право на образование» для их дочерей. «Когда женщины в борделях становятся слишком старыми, — говорит Ручира, — а под «старыми» я имею в виду, что им уже сильно за двадцать, управляющие борделями начинают считать их коммерчески невыгодными, потому что посетители хотят молоденьких девочек. Так что они начинают давить на них, чтобы они заменили себя на своих дочерей». Женщины не хотели обрекать своих дочерей на такую же бесправную жизнь. Так что несмотря на сопротивление директора местной школы, который не хотел принимать «детей проституток», опасаясь жалоб других родителей, это была первая общественная кампания, которую начала организация – и они победили.

После этого успеха женщины перешли к четвертой мечте и начали противостоять весьма опасному противнику – полиции. Это было «Право на защиту закона». До моего интервью с Ручирой я читала про женщину с вагинальным кровотечением. Больница отказалась ее принять, потому что она была «шлюхой». Я спросила, часто ли такое происходит. «Очень часто», — ответила Ручира. Ей крайне сложно находить врачей для лечения женщин, с которыми она работает, юристы тоже отказываются браться за их дела. «Апне Аап» в целом страдает от большой текучки кадров – «из-за огромных предрассудков найти специалистов очень сложно».

Тем не менее, по словам Ручиры, за отказами больниц не обязательно стоят личные предрассудки медперсонала – это вполне может быть страх перед полицией. Она рассказывает, что «некоторые видят тело на дороге и проходят мимо» вместо того, чтобы вызвать полицию, потому что боятся, что их самих обвинят в преступлении. «Были случаи, когда полицейские это делали».

Коррупция полиции не только косвенно приводит к тому, что женщинам отказывают в помощи, полиция также напрямую участвует в проституции, получая от нее финансовые выгоды. Женщины, которые основали «Апне Аап» вместе с Ручирой, говорили, что им нужно «ньяя» — правосудие. Они хотели, чтобы те, кто их продавал, и те, кто их покупал, понесли наказание. «Они отняли наши мечты», -говорили они. Большинство полицейских даже не стали бы регистрировать жалобу от женщины в проституции. Очень часто, если женщина сбегала из борделя, именно полиция возвращала ее обратно.

«Полиция – это часть проблемы», — говорит Ручира. В лучшем случаи, говорит она, «это просто патриархальные сексисты с претензиями на элитный статус». Некоторые из них говорили Ручире: «Если не будет проституток, то девочек из хороших семей начнут насиловать», подразумевая, что «бедные женщины из низших каст должны быть сексуально доступными для защиты женщин высших каст и высших классов». Ей говорили, что «они [женщины из низших каст] для этого и существуют. И ничто это не изменит». И это «лучший случай», говорит Ручира.

В худшем случае, ну, есть разные варианты. Некоторые полицейские анонимно владеют борделями. «Они часть сетей по торговле людьми», и они «вымогают деньги у женщин в проституции, управляющих борделями и сутенеров». В рамках системы «хаста», что значит «еженедельно», полиция регулярно собирает деньги в борделях. Они также претендуют на «бесплатные услуги» от женщин и девочек – и их считают самыми агрессивными среди «клиентов».

Но женщины из «Апне Аап» больше не хотели мириться с полицейской жестокостью. Вдохновленные победой над местной школой, они начали противостоять полицейскому, который вымогал у них деньги, и избил одну из них так сильно, что сломал челюсть. Все вместе они пришли в полицейский участок. Поскольку их было слишком много, они добились неслыханного – вынудили полицию зарегистрировать их заявление.

Для женщин это была как практическая, так и психологическая победа, но отношение полиции к «Апне Аап» стало, мягко говоря, не лучшим. Ручира рассказывает о постоянных преследованиях и запугивании со стороны полиции в отношении активисток организации, включая попытки обвинить их в торговле людьми. В одном случае они забрали 14-летнюю дочь одной из активисток «Апне Аап» — женщина в прошлом была в проституции. Они продержали девочку в полицейском участке всю ночь, не разрешили ей увидеться с матерью, не дали ей ни одеяла, ни еды, и принудили ее к «тесту двумя пальцами» для проверки девственности. Они заявили, что должны установить, девственница ли девочка, чтобы проверить, не была ли она жертвой торговли людьми.

Сама Ручира также стала мишенью для преследований. На нее нападали с ножами, за ней следили, торговцы людьми приходили к ней домой и угрожали. Они посмеивается, когда рассказывает про «порнографические телефонные звонки», которые поступают «постоянно», особенно, если она занимается очередным «делом против торговцев людьми». Она гораздо серьезнее говорит про, казалось бы, не такие страшные нападки – со стороны ученых из академической среды, которые доказывают ей, что женщины продают секс по собственному выбору. «Это выводит меня из себя, — говорит она. – Я работаю в реальном мире с реальными женщинами, которые прошли через подобный опыт, через такой ужас, через эксплуатацию, и оказались в тупике. А потом ты встречаешь людей, которые пытаются легитимизировать это, говорят, что девочки и женщины сами этого хотят, но я-то знаю, что никто из них этого не хочет».

Ручира называет саму фразу «продавать секс» ложью. Первые пять лет это «долговая кабала». Девочки отрабатывают то, что было заплачено их семьям, когда их продали. Только девочки понятия не имеют, о какой сумме идет речь, а если бы они это и знали, они слишком накачаны наркотиками, чтобы заниматься расчетами. Потом идут пять лет, в течение которых девочке, как правило, позволяют оставлять себе половину заработка. Но к тому моменту ее способность зарабатывать сильно снизилась (посетителям борделей нужны девочки гораздо моложе), кроме того, «она платит за наркотики и алкоголь, так как у нее развилась зависимость, и она оплачивает содержание своих детей. У нее могут быть разные медицинские проблемы – туберкулез, болезни печени, половые инфекции, психологические травмы, последствия неоднократных попыток суицида, многократные аборты…». Она также платит сутенерам и вышибалам «за защиту от жестокости посетителей» или платит полиции, которая требует еженедельных или ежемесячных взяток. Ей нужно платить за койко-место в борделе, за свою еду, за косметику, которой она вынуждена пользоваться. И при этом не стоит забывать, что эта женщина не умеет как следует считать.

«Все деньги поступают в систему проституции, — говорит Ручира. – Это не взаимовыгодная ситуация, где бедная женщина получает доход, а бедный мигрант получает в обмен секс. Эту женщину кто-то контролирует, и они зарабатывают на ней, в то время как она все больше увязает в долгах. И она даже этого не понимает». Выплаты женщинам также зависят от времени суток, объясняет Ручира. Если женщина не отработала ежедневную норму, управляющий борделем не будет ее кормить, и когда наступит ночь, она будет в отчаянии: «Здесь нет никакой минимальной зарплаты». Цена также зависит от ее возраста: «Это сфера, где чем старше ты становишься, тем меньше ты зарабатываешь. Здесь нет «опыта», который кем-то ценится».

Наконец, проходит десять лет, женщине уже за двадцать, и она может оставлять себе все заработки. Только вот за место в борделе она теперь должна платить аренду, потому что она больше не считается коммерчески выгодной. Плата за грязные крохотные комнатки устанавливается откровенно грабительская, и это делается совершенно намеренно. Теперь женщина стала бездомной, без документов, без образования, она не умеет даже читать, у нее нет профессиональных навыков, она часто вынуждена просить милостыню на улицах рядом с другими «нежелательными элементами», оказавшимися на обочине жизни. Тем временем, ее «обязанности» переходят к ее дочерям.

В августе 2014 года в «Вестнике красных фонарей» — ежемесячном бюллетене «Апне Аап», был опубликован рассказ Шилпы – 16-летней девочки. Она из «перна» — касты, в которой практикуется проституция из поколения в поколение («сутенерство переходит от отца к сыну, а проституция от матери к дочери или от свекрови к дочери»). Шилпа участвует в «Апне Аап» с 2011 года. «В тот день, когда я получила свою первую стипендию от «Апне Аап», я была вне себя от радости и поклялась делать еще больше для борьбы против эксплуатации девочек и женщин… Передо мной длинный путь. Я надеюсь, что когда-нибудь все девочки из моего сообщества смогут вырваться из этого ада, и что ни одну женщину или девочку не будут клеймить как «проститутку», что принижает достоинство всех женщин в обществе».

Конечно, не все смогли вырваться. Из всех женщин, которые основали «Апне Аап», на данный момент в живых осталась только одна. «Остальные умерли – кто-то от осложнений в результате СПИДа, кто-то из-за суицида, одну женщину убили. Но жизнь их дочерей действительно сложилась по-другому». Ручира с гордостью рассказывает про дочь одной из основательниц организации – она стала художницей анимации. Еще одна на данный момент учится в университете в США. Ручира не говорит в каком именно – «это лучше оставить в секрете». Как говорит Ручира, «жизнь продолжается».