Отрывок из книги Шейлы Джеффрис «Идея проституции» (Sheila Jeffreys «The Idea of Prostitution», 1997).

Джудит Герман в своей книге «Травма и исцеление» указывает, что: «Доминирующие социальные взгляды не только не признают большинство случаев изнасилования как насилие, они также конструируют их как добровольные сексуальные отношения, за которые жертва несет ответственность» (1994, p. 67). В результате при подобных обстоятельствах «многим женщинам сложно даже назвать свой опыт. Первое, чего добились группы роста самосознания – это просто возможность назвать изнасилование изнасилованием».

Хойгард и Финстад (Hoigard and Finstad, 1992) в своем исследовании уличной проституции в Осло объясняют, что поначалу их респондентки старались минимизировать свой опыт насилия. Женщины не говорили о пережитом насилии серьезно до тех пор, пока они не начинали доверять интервьюеркам по прошествии достаточного времени.

Одна из респонденток в исследовании Келли о сексуальном насилии говорила о том, что пока она оставалась на работе, где подвергалась сексуальным домогательствам, она воспринимала их просто как шутку: «Думаю, это было моим способом справиться с этим. Когда я так интерпретировала ситуацию, они не могли по-настоящему меня достать» (Kelly, 1989, p. 146). Такая техника бывает полезна женщинам, потому что она освобождает от необходимости действовать, а ответные действия могут быть связаны с серьезными наказаниями. Эта техника особенно полезна в обстоятельствах, когда у женщины нет возможности для действий. Именно последний случай «минимизации» характерен для проституции, когда сексуальные домогательства – это и есть «работа», за которую женщине платят, и она нуждается в ней, чтобы выжить.

Келли объясняет, что избиваемые мужчинами женщины активно используют техники нейтрализации, чтобы минимизировать свой опыт. Они не могут позволить себе признать психологические последствия насилия до тех пор, пока они не уйдут от насильников, и пока не пройдет достаточно продолжительное время. Точно так же проституированные женщины обычно могут полностью признать пережитое насилие только после того, как они покинут проституцию.

Одна из респонденток Келли объясняла, как работала минимизация насилия, когда она страдала от сексуальных домогательств на работе: «Они флиртуют с тобой. Обнимают тебя, прижимаются к тебе сзади. Я всегда игнорировала это как часть работы и не считала это сексуальными домогательствами до тех пор, пока не ушла» (ibid., p. 151). Келли приходит к выводу, что можно помочь женщинам определить свой опыт насилия как проблематичный, и для этого приоритетом феминисток должны стать «кампании за деконструкцию мужских стереотипов, особенно в СМИ», а также дальнейшая работа по «презентации феминистских альтернатив широкой публике» (ibid., p. 157).

В отношении проституции такая задача особенно сложна, потому что в публичном пространстве по сути нет ни одного голоса, который бы позволил проститурованным женщинам определить то, что с ними случилось, как насилие. Напротив, в женских журналах, газетах, порнографии и других СМИ звучит какофония голосов о том, что это они сами «выбрали» проституцию, и что она им «нравится». Помочь женщинам назвать проституирование насилием значительно сложнее, чем помочь им назвать такие виды насилия как изнасилование в браке или сексуальные домогательства. Келли указывает, что многие женщины в ее исследовании смогли определить свой опыт как насилие, только когда нашли альтернативные объяснения в феминистских статьях, программах или беседах с другими женщинами. Однако если женщины будут читать о проституции с якобы феминистской точки зрения или с точки зрения «движения за права проституток», то, скорее всего, они прочтут о том, что проституция – это нормальное и неизбежное явление. Феминизм сексуального либерализма мешает проституированным женщинам определить пережитое насилие и говорить о нем.

Тоби Саммер – псевдоним женщины, которая была проституирована в прошлом, и которая очень убедительно описала давление, которое мешало ей назвать свой прошлый опыт насилием. Она описывает, что про проституцию говорят как про «право женщины распоряжаться собственным телом», но в то же самое время тела женщин продаются «мужчинам, которые ненавидят женщин» (Summer, 1993, p. 233). Саммер пишет о том, что хотя она не всегда считала себя феминисткой, она всегда хотела быть «свободной». Она чувствовала, что она становится «ближе к свободе», когда повторяла «мужскую ложь» о своей независимости в проституции:

«Когда я говорила себе, что я сама это выбрала (даже изнасилования), я начинала нормально относиться к тому, что делают с моим телом (даже против моей воли)… как будто тошноту, полное онемение, синяки, унижения, половые инфекции… нищету, аборты – все это каким-то образом можно исправить позитивным настроем». [ibid., p. 233]
Она говорит, что лгала самой себе, потому что так она чувствовала себя лучше. Эта ложь «превращала мое унижение во что-то другое, что-то более человечное». Она объясняет, что это было лишь другое наименование реальности, сама реальность при этом никак не менялась. Даже когда она ушла из проституции, она продолжала лгать, несмотря на то, что ложь никак не могла объяснить, почему же она предпочла «работать в горячей коммерческой прачечной за 1 доллар в час, только бы больше не трахаться ни с одним мужиком» (ibid., p. 233).

Неоплаченное насилие в проституции

За последние 20 лет многочисленные исследования показали, что проституированные женщины страдают от крайне высокого уровня изнасилований и избиений со стороны своих проституторов, а также от физического насилия со стороны своих сутенеров и партнеров. Женщин очень часто убивают в результате их занятия проституцией или потому, что их приняли за проституток. Одна из авторок антологии «Секс-работа» пишет, что только в Сиэтле с 1983 по 1986 год была убита 81 женщина, которая занималась или предположительно занималась проституцией (Summers, 1988, p. 117).

В данном случае речь идет только о насилии, которое связано с проституцией, но не о насилии, которое и составляет суть проституции. Для того, чтобы обозначать эту разницу, я называю его «неоплаченное насилие». Сторонники индустрии проституции, как правило, воспринимают такое насилие как «риски на рабочем месте», от которых можно избавиться, если улучшить условия труда и социальный статус проституированных женщин, избавиться от социального клейма, которое ставится на них.

В исследовании Хойгард и Финстад 19 из 26 женщин, у которых брали интервью, пострадали от насилия в результате нахождения в проституции. Однако распространенность такого опыта означала, что женщины представляли насилие как «банальное» и описывали «похищения, лишение свободы, изнасилования и угрозы убийством как нормальные случаи из жизни» (Hoigard and Finstad, 1992, p. 62). Частично это объяснялось тем, что в их детстве, по большей части, тоже было множество эпизодов насилия, так что такие случаи соответствовали их ожиданиям. Они были «социализированы принимать насилие как часть жизни».

«Когда жизнь по большей части состоит из унижений, надругательств и оскорблений, то, возможно, насилие не кажется чем-то невыносимым или экстраординарным. Насилие неприятно, но не драматично или неожиданно. Жизнь не сахар, с конце концов». [ibid., p. 63]

Фарли и Хоталинг (Farley and Hotaling, 1995) в своем исследовании показали, что 55% их респонденток подвергались нападениям со стороны проституторов, на 19% нападали в течение недели перед интервью. Большинство из них, 88%, испытывали угрозы физического насилия в проституции, 33% в течение недели перед интервью. Изнасилования встречались очень часто: 68% респонденток сообщили об изнасиловании после того как попали в проституцию, 46% были изнасилованы проституторами, и 48% были изнасилованы более 5 раз после попадания в проституцию. Фарли и Хоталинг также обнаружили, что 49% их респонденток страдали в детстве от плохого обращения со стороны родителей или лиц, их заменяющих.

Сьюзан Кэй Хантер (1994) из «Совета за альтернативы проституции» сообщает, что когда она была проституированной женщиной, она переживала изнасилование примерно один раз в неделю. Проституированные женщины, у которых брала интервью Эйлин Маклеод в Бирмингеме, также сообщили о высоком уровне неоплаченного насилия. По ее словам: «Практически все без исключения проститутки, с которыми я говорила, испытывали ту или иную форму серьезного физического насилия со стороны своих клиентов» (McLeod, 1982, p. 53). Насилие не обязательно было способом получить секс, но проституированную женщину могли ударить, если мужчина не «кончил», или ее могли отвезти в глушь и начать угрожать, если мужчина хотел получить обратно свои деньги, а она не хотела их отдавать, или он просто изначально не планировал платить. [ibid., p. 54] По ее данным, у проституированных женщин развивался своеобразный фатализм, и они начинали считать неоплаченное насилие «риском на рабочем месте».

Одно австралийское исследование обнаружило, что каждая третья женщина в проституции испытывала ту или иную форму не сексуального насилия, 11% подвергались такому насилию неоднократно. Каждая пятая женщина была изнасилована в проституции (Perkins, 1994, p. 172). Одна владелица борделя в Сиднее с продолжительным опытом не считает, что ситуация в отношении насилия над проституированными женщинами улучшается: «Современные клиенты стали более требовательными, хотят платить меньше, ищут секса с извращениями, и я считаю, что они чаще прибегают к насилию». (ibid., p. 139).

Связь между сексуальным насилием в детстве и проституцией

Другая причина, по которой многие исследовательницы говорят о связи проституции с мужским насилием – это большой процент проституированных женщин, которые сообщают о сексуальном насилии в детстве. Эвелина Гиобб из организации WHISPER (название расшифровывается как «Женщины, которые пострадали от системы проституции, подняли бунт») в рамках проекта устной истории выявила, что 90% женщин, которые приняли участие в проекте, подвергались «необычайно частому физическому и сексуальному насилию в детстве, 90% избивали в их семьях, 74% подвергались сексуальному насилию в возрасте от 3 до 14 лет». Среди женщин, подвергавшихся сексуальному насилию, 93% пострадали от сексуального насилия со стороны члена семьи (Giobbe, 1990, p. 73). Как говорит Гиобб, проституция – «это попросту коммерциализация сексуального насилия и неравенства, от которых страдают женщины в традиционных семьях, она не может быть ничем больше». (ibid., p. 80).

Джудит Герман в своей первой книге о сексуальном насилии над детьми, очень точно описывает механизм, с помощью которого сексуальное насилие в детстве готовит женщин к проституции: «Отец, по сути, заставляет дочь платить своим телом за любовь и заботу, которые должны предоставляться просто так. Когда он это делает, он разрушает защитную связь между родителем и дочерью и инициирует свою дочь в проституцию» (Herman, 1981, p. 4). В книге «Травма и исцеление», в которой она связывает женский опыт насилия в детстве и в браке с опытом жертв пыток, она говорит о том, что девочка, пострадавшая от сексуального насилия, может «развить… идентичность на основе окружающей среды, которая определяет ее как шлюху и рабыню» (Herman, 1994, p. 100).

Опыт подобного насилия повышает вероятность стать проституированной, потому что из-за этого опыта формируется представление о себе как «плохой». Герман считает это результатом попытки создать систему смысла, которая смогла бы оправдать насилие. Девочка приходит к выводу, что ее внутренняя порочность была причиной пережитого насилия, и это, парадоксальным образом, дает ей надежду на то, что ситуация может измениться.

«Участие в запретной сексуальной активности подтверждает у пострадавших детей ощущение собственной порочности… Если она когда-либо испытывала сексуальное удовольствие, была рада особому вниманию насильника, выпрашивала подарки, использовала сексуальные отношения для улучшения своего положения, то эти «грехи» становятся доказательствами ее внутренней испорченности». [ibid., p. 104]

Когда у девочки появляется вера в то, что она несет ответственность за преступления насильника, она часто начинает описывать себя как обладающую сверхъестественными или нечеловеческими силами. Дети называют себя «ведьмами, вампирами, шлюхами, собаками, крысами или змеями», а насильники подтверждают такие определения (ibid., p. 105).
Внутреннее чувство порочности становится стабильной частью структуры личности девочки, которая сохраняется во взрослой жизни. Насильники называют жертв потаскухами и шлюхами, чтобы оправдать собственные преступления, и в результате: «Для некоторых пострадавших подобная негативная идентичность способствует приходу в проституцию» (ibid., p. 51).

Диана Рассел (Diana Russell, 1995) проанализировала одно из интервью, которые она проводила с жертвами инцеста в ЮАР, чтобы показать, как подобное насилие может с легкостью подготовить детей к проституции. Ее анализ называется «Создание шлюхи». В нем 23-летняя женщина идентифицирует себя как «шлюху». К сексуальному насилию ее долго готовил ее дед, и, как указывает Рассел, опыт этой женщины показывает, насколько иллюзорен «выбор» проституции для некоторых жертв насилия. В первую очередь, к проституции ее готовил тот факт, что дед платил своей жертве за секс:

«Если я делала с ним что-то сексуальное, он давал мне конфеты, чипсы, мороженое или деньги. В конце концов, я поняла, что надо делать, если я хочу получить что-то подобное». (ibid., p. 80). Когда она стала старше, она научилась получать то, что она хочет, соглашаясь на сексуальную активность.

«В течение последних 3 лет наших отношений, я начала чувствовать, что я в них за главную. Например, когда я видела, что у него встал, то я говорила: «Ну хорошо, давай по-быстрому» или «Я не готова. Давай, сначала сходим в магазин». [ibid., p. 81]

Были и другие элементы насилия, которые напрямую готовили ее к проституции. Ее дед научил ее сидеть, широко расставив ноги, и воспроизводить действия точно по порнографическим журналам. Влияние такого обучения на ее взрослую жизнь привело к тому, что она все еще ожидает, что «мужчины должны платить за секс».

В другом интервью Лара говорит о своем опыте: «Если бы мне нужно было описать себя одним предложением, я бы сказала: «Я – шлюха». Не могу сказать, кто такие шлюхи, но образ, который у меня есть, это женщина, которая полностью доступна» (ibid., pp. 85–7). Она считает, что если бы она не вышла замуж, то она бы стала проституткой, потому что: «Секс с множеством мужчин меня нисколько не смущает. Я очень хороша в сексе, так зачем же этому пропадать? Я могу с тем же успехом дать его как можно большему количеству мужчин. То, что я хороша в постели, всегда было моей идентичностью… Я знаю все секреты мастерства…» [ibid., p. 81].

Проституция как коммерческое сексуальное насилие

За последние десять лет феминистские активистки и исследовательницы начали по-другому рассматривать связь между проституцией и сексуальным насилием. Вместо того, чтобы указывать только на то, что большой процент проституированных женщин были подготовлены к проституции с помощью сексуального насилия в детстве, и что проституированные женщины страдают от огромного уровня изнасилований и другого неоплаченного насилия, включая убийства, со стороны проституторов, некоторые феминистки утверждают, что проституция сама по себе является сексуальным насилием против женщин.

Сесили Хойгард и Лив Финстад в своем исследовании приходят к выводу, что проституция представляет собой «тяжелую форму насилия»: «Обеднение и уничтожение эмоциональной жизни женщин позволяет, с нашей точки зрения, говорить о том, что клиенты практикуют тяжелую форму насилия против проституток» (1992, p. 115). Они говорят о том, что сломанная челюсть может зажить, но «вернуть самоуважение и восстановить эмоциональную жизнь гораздо сложнее». Это открытие удивило их самих. Это было «новое знание» и «наиболее важное открытие» их исследования. Они отмечают, что существует огромная библиография по проституции, но тот факт, что проституция сама по себе является насилием практически нигде не упоминался.

Наиболее эффективно этот тезис продвигает Эвелина Гиобб (Evelina Giobbe, 1991) в «Проституция: покупка права изнасиловать». Она считает, что как форма сексуального насилия проституция больше всего похожа на изнасилование в браке. Она полагает, что во многих отношениях проституция больше похожа на традиционный брак, чем на трудовую занятость.

В отличие от трудового контракта, традиционный брак и проституция основаны на владении женском телом и на безусловном сексуальном доступе к нему. На самом деле, законы о сексуальных домогательствах защищают работниц именно от подобных притязаний на сексуальный доступ. [ibid., p. 143]

Гиобб определяет традиционный брак как долгосрочное частное владение со стороны одного мужчины, в то время как проституция – это краткосрочное публичное владение множеством мужчин. Проституция – это сдача женщины в «аренду», а не передача в постоянную собственность (ibid., p. 144). В проституции, утверждает она, «преступления против женщин и детей превращаются в коммерческое предприятие». Эти преступления включают изнасилования детей, когда мужчина использует несовершеннолетних проституированных девочек, избиения, когда проституированная женщина участвует в сценах садомазохистского секса, сексуальные домогательства и изнасилования, «когда проститутор заставляет женщину подчиняться его сексуальным требованиям в качестве условия “занятости”».

Согласно анализу Гиобб, передача денег не превращает совершаемые акты насилия во что-то другое: «То, что проститутор дает деньги женщине или девочке за то, что она терпит эти действия, не меняет того факта, что он совершает сексуальное насилие над детьми, изнасилования и избиения, это лишь позволяет переопределить эти преступления как проституцию» (ibid., p. 146). Она приходит к выводу, что проституция – это коммерция на сексуальном насилии и неравенстве и цитирует Филиппу Левин, которая провела опрос по проституции во Флориде для Верховного суда штата, и пришла к тому же заключению.

«Если определить существование проституции как проявление психосоциального и социо-экономического принуждения… то практически и символически проституция является формой коллективного изнасилования, и это не простая фигура речи». [ibid., p. 159]

Проституция, по словам Гиобб, «является сексуальным насилием, потому что женщины подвергаются половым актам, которые, если бы они были совершены против любой другой женщины в любом другом контексте, были бы названы насилием или, по меньшей мере, нежелательными и принудительными» (ibid., p. 159).

Кэтлин Барри определяет секс, который мужчины покупают в проституции, как «точно такой же секс, который они получают в результате изнасилования – полностью односторонний секс, который производится над телом женщин, при этом женщины не существуют для этих мужчин как люди, и мужчины полностью их контролируют» (1995, p. 36). …

Последствия проституции и сексуального насилия

Феминистские работы по последствиям сексуального насилия, такого как изнасилования, инцест, сексуальные домогательства и изнасилования в браке можно применить к последствиям проституции. Феминистские психологини, такие как Джудит Герман (Judith Herman, 1994), использовали концепцию посттравматического стрессового расстройства, которую психологи в целом принимают как результат других форм пыток и лишения свободы, для описания последствий инцеста и домашнего насилия. В своей превосходной работе «Любить, чтобы выжить» (1994) Ди Грэхам использует идею Стокгольмского синдрома, разработанную для анализа феномена, когда заложники начинают испытывать привязанность к своим захватчикам, чтобы описать ситуацию всех женщин, которые живут в страхе и под угрозой того, что Грэхам называет «сексуальным терроризмом».

Эвелина Гиобб говорит о том, что проституция напоминает изнасилование в том числе потому, что приводит к поразительно схожим последствиям, что показал проект устной истории WHISPER. Эти последствия включали чувства униженности, надругательства и грязи. Проституированные женщины испытывают схожие трудности в установлении интимных отношений с мужчинами. Для них характерны общее презрение и ненависть к мужчинам. Они испытывают негативные последствия для своей сексуальности, страдают от флэшбеков и частых ночных кошмаров, а также от различных сильных страхов и глубокой эмоциональной боли, которая напоминает горе (Giobbe, 1991, p. 155).

«Я чувствую себя так, как, наверное, чувствовали себя люди из концлагерей, когда их выпустили… Это очень глубокая боль, надругательство над моим разумом, моим телом, моим достоинством как человека. Я чувствую, что то, что забрали у меня в проституции, уже не вернуть». [ibid., p. 156]

Некоторые страдают от того, что Гиобб называет «синдромом алой буквы». Им кажется, что все окружающие люди, особенно мужчины, «могут понять, что они были проститутками, с первого взгляда» (ibid.).

Другое последствие, о котором она говорит – это суициды. Она сообщает, что по оценкам государственных больниц около 15% поступающих жертв суицидальных попыток – это проституированные женщины. Один опрос среди «девочек по вызову» показал, что 75% из них предпринимали попытки самоубийства. Подобные последствия проституции, указывает Гиобб, никак не соответствуют заявлениям о том, что это «преступление без жертв».

В исследовании Гиобб проституированные женщины винили самих себя за тот вред, который им был причинен, часто они предполагали, что они «занимались этим неправильно». Точно так же избиваемые жены часто винят самих себя за то насилие, от которого они страдают. Их чувство собственной никчемности усиливается в проституции из-за того, как с ними обращаются мужчины. Проституторы до такой степени не видят в проституированных женщинах людей, что нередко они даже не замечают, что женщины плачут во время их действий.

По мнению Гиобб, единственная возможная параллель для подобной психологической травмы – это то, что переживают жертвы тяжелых форм сексуального насилия, изнасилований и избиений. Невозможно представить никакую другую межличностную, социальную или рабочую ситуацию или взаимодействие, которое приводило бы к такой же разрушительной травме для «участниц», но при этом бы одобрялось обществом. Она приходит к выводу, что это просто экстраординарная ситуация, когда, несмотря на столь ужасные последствия, проституированных женщин не только не считают жертвами или пережившими насилие, но и представляют их как полностью добровольных участниц.

Феминистки, которые стремятся продемонстрировать, что использование мужчинами женщин в проституции является сексуальным насилием, определяют ущерб от продолжительного насилия в проституции как посттравматическое стрессовое расстройство. Мелисса Фарли и Норма Хоталинг представили доклад по этой теме на Форуме неправительственных организаций в рамках Четвертой международной конференции по правам женщин в Пекине в 1995 году. Они объясняют, что их цель – предоставить доказательства вреда, который является неотъемлемой частью проституции.

«В современной психологической и медицинской литературе редко можно встретить упоминания о вреде, который является неотъемлемой частью продажи собственного тела. Мы рассматриваем опыт в проституции как переживание травматического стресса… Опыт в проституции значит, что вас снова и снова насилуют, доминируют над вами, избивают и запугивают». [Farley and Hotaling, 1995, p. 1]

Они считают, что проституированные женщины, как и жертвы захвата заложников и пыток, страдают от многочисленных стрессоров, которые вызывают посттравматическое стрессовое расстройство.

Фарли и Хоталинг провели интервью со 130 проституированными женщинами, трансгендерами и мужчинами. Они обнаружили, что 57% из них подвергались сексуальному насилию в детстве, и, по их предположениям, эта цифра занижена, так как многие респондентки могли быть не уверены в том, что считается насилием. Кроме того, сутенеры присутствовали во время интервью, а значит, респондентки могли намеренно преуменьшать стресс, который они пережили. К тому же, респондентки могли отрицать свой опыт сексуального насилия в детстве.

Они обнаружили, что 41% из 130 проституированных людей имели симптомы, соответствующие диагностическим критериям посттравматического стрессового расстройства. Это соответствует уровню этого расстройства среди женщин, находящихся в убежищах для пострадавших от домашнего насилия (от 45% до 84% по разным оценкам) и среди ветеранов Вьетнама (15%).

Норвежские исследовательницы Сесили Хойгард и Лив Финстад (Backstreets, 1992) смогли очень подробно описать вред, причиненный проституированным женщинам в Осло, благодаря глубинным интервью с женщинами, которые проводились в течение нескольких лет. Они считают, что их исследование уникально, так как акцент в нем делался на защитных психологических механизмах, которыми пользуются женщины в проституции, и на долгосрочных последствиях использования подобных техник. Только 1 или 2 респондентки в их исследовании не сообщили о трудностях в сохранении разделения между своей публичной и частной личностью (ibid., 1992, p. 107).

Они сообщали о разрушении своей сексуальной жизни, иногда секс просто становился скучен. Одна женщина так описывала опыт поиска сексуальных отношений, когда ты находишься в проституции: «Ты кусок дерьма, тебя тошнит от себя самой. На тебя все срут, и ты становишься озлобленной. Ты больше не видишь в этом секс, ты видишь нечто ужасное, нечто отвратительное. Меня рвало во время секса, просто вдруг начинало рвать, еще до того как появлялась мысль, что это ужасно. Это просто случалось». [ibid., p. 109]

«Другие говорили об утрате способности испытывать оргазм, и о том, что им приходится его имитировать. Они говорили о том, что они стали жесткими и холодными. Одна из женщин сказала: «Я просто гениталии, которые они используют». Они говорят о неспособности что-либо чувствовать, не обязательно в результате «неоплаченного» насилия, но из-за «обычных, ежедневных контактов» с проституторами» (ibid., p. 112).

Приводятся цитаты двух женщин, которые подробно описывают, как им трудно справиться с повседневной жизнью вне проституции, например, говорить на собраниях или сдавать экзамены, когда они постоянно чувствуют, что за этим фасадом они те, кого проституировали.

Они чувствуют, что живут двойной жизнью. По словам одной из них: «Я постоянно пользуюсь тампонами. Даже когда у меня нет месячных. Боюсь, что буду вонять. Никогда не сажусь рядом с другими людьми. Умываюсь по десять раз в день».

По словам другой женщины, ее эмоциональные отношения потерпели неудачу, потому что каждый раз она начинала «ненавидеть себя, мое тело – это грязь» (ibid., p. 113). На основе комментариев их респонденток о презрении к своим телам и своей сексуальности, Хойгард и Финстад приходят к следующему выводу:

«Мы постоянно находимся в своих телах. Мы – это и есть наши тела. Когда женщина проституирует себя, ее отношения с телом меняются: она чувствует, как будто она постоянно покрыта волдырями или сыпью». [ibid., p. 108]

Диссоциация

Практика диссоциации, к которой прибегают проституированные женщины, чтобы защитить свою личность от надругательства, настолько похожа на диссоциацию, к которой прибегают дети в случае сексуального насилия, что это само по себе является одним доказательств того, что в обоих случаях речь идет о насилии. Герман указывает на то, что все дети способны на диссоциацию, но эта способность наиболее развита у детей, пострадавших от насилия.

Хотя большинство переживших насилие в детстве описывают, что они в той или иной степени могли вызвать у себя состояние транса, некоторые развивают своеобразную диссоциативную виртуозность. Они могут научиться игнорировать очень сильную боль, прятать воспоминания в комплексной амнезии, изменять собственное чувство времени, места или себя, а также вызывать у себя галлюцинации одержимости. [Herman, 1994, p. 100]

Хойгард и Финстад просили респонденток подробно рассказать о защитных механизмах, которые они использовали. Они хотели знать: «Как ты можешь не проституировать себя, когда ты проституируешь себя?», и это был «фундаментальный вопрос для проституированных женщин во всем мире» (Hoigard and Finstad, 1992, p. 64). Проституированные женщины, объясняют они, разработали гениальные, сложные системы для того, чтобы защищать «настоящую меня, себя, свою личность от вторжения и уничтожения клиентами». Как они указывают, другие исследования о проституции, которые учитывали эти механизмы, описывали примечательно схожие техники (Jaget, 1980; McLeod, 1982).

Женщины используют различные методы, чтобы отключиться от происходящего. Например, они думают о чем-то еще, пьют алкоголь, принимают транквилизаторы или другие наркотики. Одна женщина объясняет: «Блин, от всего этого тошнит. Я закрываю глаза и уши. Отрезаю все, что связано с чувствами. Это не нормально, никогда не нормально. С любовником все было бы совершенно по-другому. Я прекращу этим заниматься, когда найду постоянного парня» (Hoigard and Finstad, 1992, p. 65).

Другой способ защищать себя, описанный Хойгард и Финстад и другими сочувствующими исследовательницами, это отказ использовать определенные части тела в проституции. Как указывает Бэкстритс, проституированные женщины обычно резервируют для этого те части тела, к которым мужчины обычно прикасаются во время свиданий. Например, гениталии доступны, но рот – это табу. Одна женщина отмечала: «Целоваться взасос мерзко – забудьте про это». Другая говорила: «Не выношу еще поцелуи… это отвратительно» (ibid., p. 66).

Другие техники, которые использовали женщины, включали сокращение времени контакта с мужчиной. Хойгард и Финстад объясняют, что «чем меньше времени у проститутора, тем меньше он будет вторгаться в твое пространство» (ibid., p. 68).

Одна из респонденток описывает, как пережить контакты с проституторами и как их ускорить:

«Если все длится дольше 15 минут, то это слишком долго. Полчаса – это просто нереально долго. Ты сидишь полностью одетая, просто снимаешь белье с одной ноги. Я не называю это сексом. Я думаю о чем-нибудь другом, просто стараюсь переждать, дышу почаще, чтобы все поскорее закончилось» [ibid., p. 69]. Другая женщина отмечает, что «если это длится слишком долго, у меня потом все болит». Фальшивое возбуждение – другая распространенная техника, чтобы уменьшить время контакта.

Проституированные женщины используют различные техники, чтобы защитить свою «гражданскую личность» — создают новую личность с помощью париков и псевдонимов, долго и тщательно моются после полового акта (ibid., p. 70).

К сожалению, есть доказательства того, что подобные защитные механизмы сейчас становятся недоступны некоторым группам женщин. Одна из таких групп – женщины, которые отчаянно нуждаются в деньгах на наркотики, например, крэк. Когда подобные ограничения разрушаются, то личность начинает отождествлять себя с вещью для сексуальной эксплуатации, которую используют (Barry, 1995, p. 44).

Не все исследователи считают, что техники диссоциации – это негативный аспект проституции. Эйлин Маклеод, чье исследование не исходит из предпосылки, что проституция – это сексуальное насилие, считает, что эта техника демонстрирует контроль проституированных женщин в своей работе: «В определенных отношениях у проституток есть значительный контроль над процессом своего труда» (1982, p. 36). Они «ведут переговоры с позиции силы» в соответствии с «духом независимого предпринимательства». В качестве доказательства подобного контроля она описывает точно такие же техники, которые наблюдали Хойгард и Финстад, и которые они рассматривали как доказательства вреда.

Например, уловки для того, чтобы поторопить клиентов, и способность «отключиться». Применение подобных «защитных инструментов», считает она, показывает, что «работающие проститутки не готовы к тому, чтобы их эмоциональная сущность была захвачена против их воли так же, как и их тела». Однако отключение, которое, предположительно, указывает на способность женщин контролировать свою работу, тем не менее, приводит к тем же негативным последствиям, что и в других исследованиях. Как сказала одна из респонденток Маклеод: «У тебя больше нет никаких чувств, ты становишься роботом» (ibid., pp. 40, 58).

Взгляд на проституцию как на форму мужского сексуального насилия позволяет исследовательницам услышать и серьезно отнестись к тому, что рассказывают женщины о том вреде, который причиняет им проституция, и пролить свет на ее последствия. Подобный взгляд также позволяет рассматривать проститутора как насильника, а не просто мужчину, который ведет себя совершенно естественно. Это демонстрирует, что секс-индустрия – это серьезное препятствие на пути к цели по искоренению насилия против женщин.

Секс-индустрия поощряет мужчин платить за насилие против женщин, и она учит их, что допустимо обращаться с женщинами как с вещами для секса, как будто они не люди, как будто они не заслуживают ни капли уважения.

Определение проституции как сексуального насилия предлагает многообещающий новый подход, который может использоваться в кампании против глобальной проституции, в качестве феминистской теории прав человека и стратегии.