Это отрывок из статьи шведской активистки (из той самой Швеции, где введена уголовная ответственность для клиентов проституции). Здесь приведено ее интервью с представительницами испанской организации для секс-работников, которая поддерживает легализацию проституции.

В воскресенье апреля около 300 человек собрались в центре Равала, чтобы протестовать против цивизмо. Некоторые раздавали бесплатную еду, чтобы протестовать против бездомности, другие говорили о праве занимать пустые здания в то время, как цены на жилье все повышаются, другая группа раздавала презервативы. Многие надели красные майки с надписью “jo també soc puta” — я тоже шлюха — а на спине была надпись «остановите стигму». Эти майки раздаются организацией Амбит Дона. Я подхожу к их столику. Молодой мужчина, который, очевидно, думает, что надеть майку — это смешно, с горячностью убеждает всех, кто попадается под руку, что «каждому нужно позволить делать ту работу, которую они хотят». Женщина из Ганы стоит рядом с ним и говорит, что мы все должны поблагодарить проституток — если бы их не было рядом, то было бы больше изнасилований. Они дают мне флаер с текстом «Никто из городского совета не вел диалог с проститутками. Однако это коллектив, который исторически исключался из активного гражданства и всегда имел только обязанности и никаких прав».

«Так что, вы ребята, все были проститутками?» — спрашиваю я. «Нет, нет», — они смеются, как будто мой вопрос очень странный. Они говорят мне, что просто выражают свою поддержку, и что даже если они сами не проститутки, у других людей должно быть право быть ими.

Городской совет, свертывающий всю уличную активность, тут же вызвал странную ситуацию, когда защитники альтернативной культуры идентифицируют себя с проституцией и защищают ее право на существование. Движение распространилось, оно ассоциирует проституцию со свободой и называет ее «альтернативным образом жизни». Очень современный феномен. Это происходит сейчас во многих странах, которые ранее жили под диктатурой с ее жестким моральным давлением (в результате чего все, связанное с сексуальностью, начало восприниматься как свобода), но также это распространено по всему миру в активистских движениях, которым не хватает идеологической силы, чтобы сформулировать целостную картину.

Амбит Дона поддерживает центр в нескольких кварталах отсюда. Здесь проститутки могут пройти тест на ВИЧ, получить бесплатные презервативы, принять душ, готовить и стирать одежду. На следующий день я иду туда на назначенную встречу с «активисткой движения секс-работников», Марселой де ла Торрес. Помещение светлое и комфортабельное. Здесь легко дышится. Я замечаю, что здесь нет запаха мусора, который повсюду в Равале, даже проникает в кафе. Пока я жду Марселу, я болтаю с женщиной, которая начала работать в этом центре только сегодня. Она написала эссе о проституции в колледже, и в полном восторге, что получила возможность работать здесь добровольцем. Она также говорит о «праве» быть проституткой. Конечно, это не работа-мечта, и сама она никогда бы не захотела этим заниматься, но «правительство не должно ограничивать выбор людей».

В комнату входит Марсела. Она полна энергии, она садится и тут же начинает расспрашивать меня о ситуации в Швеции. Что на самом деле говорится в этом законе? Каковы были его последствия? Она делает записи в своем блокноте и говорит: «Все, должно быть, просто ушло в подполье. Подавление никогда не приводило ни к чему позитивному». Доброволец согласно кивает, и Марсела продолжает:

«В первую очередь нужно бороться с торговлей людьми, не приставать к уличным проституткам. То, что они делают не противозаконно! Противозаконна торговля людьми — хороший закон на бумаге, но как он реализуется? У многих женщин нет документов, и если они сообщают о преступлении, то их сразу депортируют. Нет никакой защиты свидетелей, им негде жить во время суда, и нет никаких гарантий безопасности от мафии».

А что насчет «цивизмо», в чем здесь цель?

«В основном, это идет от соседей, которые хотят чистый город. Они не понимают, что женщине нужно разрешить делать то, что она хочет. В конце концов, это вопрос морали: это терпят и санкционируют на рыночном уровне, но не на улицах. Мы, в Амбит Дона, не судим людей. Мы не обсуждаем почему, как и где начинается проституция, мы фокусируемся на том, как мы можем помочь людям, которые в ней».

Это помогает, объясняет она, минимизировать риски передачи половых инфекций, получить переводчиков, чтобы женщины-иностранки смогли разъяснить свои потребности. Амбит Дона была основана в 1995 году, она контактирует с уличными проститутками и предлагает помощь. Добровольцы ходят по соседним районам, раздают презервативы и информацию. Сейчас центр хорошо известен, и люди сами его находят. Организация получает гранты и пожертвования от государства, частных спонсоров, банков и благотворительных фондов.

Если я правильно понимаю, сами проститутки не создавали эту организацию?

Она смотрит на меня осуждающе: «Нет, секс-работники не создавали организацию, если это то, что вы имеете в виду».

В Амбит Дона, точно также как и в других подобных организациях, выступающих за легализацию, царствует этот новый язык. Все слова, которые имеют отношение к проституции заменяются: шлюха, сутенер и трахание, стали секс-работником и услугой. В Нидерландах сутенеры теперь известны как «хозяева развлекательных заведений».

«Следуя этой логике, не нужно ли нам начать называть рабство «работой за неденежное вознаграждение»? — спрашиваю я.

«Если вы думаете, что это так и есть, то да, вы можете. Я так на это не смотрю. В данном случае, речь идет о назывании вещей своими именами. Разговор о «проститутках» и «шлюхах» выделяет людей в отдельную группу, а мы говорим о множестве совершенно разных людей. Это коллектив людей, коллектив различий. Мы пытаемся увидеть отдельного человека. Слово проститутка — это оскорбительное слово. Как говорит наша основательница, Мерсе, если бы мужчины продавали себя, они бы назывались жиголо и были бы окружены уважением. Проститутка — это слово, которое отчуждает и угнетает».

Но разве не сама жизнь проститутки и то, что с тобой при этом делают, отчуждает и угнетает?
«Нет. Это слово. Изменение языка также изменит то, как мы воспринимаем вещи. Когда мы называем это секс-работой, то она становится такой же, как и другая работа. Если кто-то хочет продать секс вместо своих рук или чего-либо еще, то это их проблема. И те, кто этим занимаются, хотят, чтобы это воспринимали как настоящую работу. Именно за это мы выступаем, за то, чтобы секс-работа получила статус работы».

Когда вы говорите, что хотите, чтобы это считалось настоящей работой, от чьего лица вы говорите? Вы говорите за всех?

«Большинство этого хотят, да. Шлюхи не глупые, даже если многие люди в это верят — она делает паузу и смотрит на меня — они знают, чем они занимаются, что они в это вкладывают».

Я в этом не уверена. Я сама занималась проституцией раньше, и я не считала это еще одной работой.

Марсела моментально откладывает блокнот, в котором она все это время делала записи. И она, и доброволец пристально оглядывают меня. Они уже распределили роли между нами: я — ничего не знающий журналист, они — представители людей с «другой стороны», большой, угнетенной группы, которая передала свое право голоса их организации. Теперь же они не знают, что и думать.

Очевидно, что они все-таки не относятся к проституции как и к любой другой работе, что бы они не говорили. Если бы я пришла в здание профсоюза работников бытовых услуг, и сказала бы, что подрабатывала уборщицей во время учебы, я не думаю, что реакция на мое заявление была бы такой же.

Марсела поспешно добавляет, что она очень рада, что я этим больше не занимаюсь, и что никто из них не утверждает, что проституция — это фунт изюму, совсем наоборот. «Если вы посмотрите на девочек, которые приходят сюда, тех, с кем мы работаем уже долгое время, мы их называем профессионалками, они полностью измождены и искалечены, они почти ничего не зарабатывают, это просто позор. У них нет никакой защиты. Это далеко от идеала, что правда то правда».

Вы помогаете девочкам уйти из проституции?

«К сожалению, у нас для этого недостаточно ресурсов. Иногда люди приходят к нам и просят помочь им уйти, но у нас нет никакой возможности им помочь. Все, что мы можем сделать, это облегчить им жизнь, пока они занимаются этой работой. Самая большая проблема, которая у них есть — это полиция, а не покупатели. У некоторых девочек есть постоянные клиенты: хорошие, приличные парни, с которыми у них хорошие отношения. Совсем немного таких, которые избивают их и заставляют заниматься анальным сексом».

Как вы можете об этом знать? Не все люди так гордятся тем, что подвергаются насилию, что ходят и всем об этом рассказывают.

«Нет, но я не думаю, что штрафы клиентов как у вас [в Швеции] могут помочь. Чему быть, того не миновать. Мы работаем с отдельным человеком. Каждая девочка находится в специфической ситуации, и с этого мы начинаем. Мы должны спросить, что ей нужно прямо сейчас. В конце концов, у каждой есть работа, которую она продолжает по какой-то причине, и мы просто не имеем права ее осуждать».

Основательница Амбит Дона, Мерсе Мероно, заходит в комнату и нас представляют друг другу. «Она тоже была секс», — говорит Марсела Мерсе, имея в виду меня. Очевидно, «секс» — это новая аббревиатура для секс-работника. Мерсе рассказывает мне, как они начинали, когда у них ничего не было, ни компьютеров, ничего, они просто ходили по улицам с буклетами. Мерсе считает очень странным то, что я против взгляда на проституцию с точки зрения рынка труда, и повторяет аргумент про то, что «у всех есть право делать то, что они хотят». Это начинает звучать как мантра людей из этого круга.

«Здесь», — говорит Мерсе, «в основном за запрет выступают консерваторы — аболюционисты. Они хотят контролировать, что делают люди, как они занимаются сексом. Это абсурдно. Секс — это то, что есть. Никогда не знаешь, что получится. Вы можете ходить по клубам и снять там парня, но как вы знаете, что он хорош в постели?»

Я не спорю с этим, я просто думаю, что стыдно, когда это приходится делать за деньги, говорю я.
«Почему? Разве это плохо?» — спрашивает она.

Я думаю, что да.

«Вы религиозны?»

Э… нет… почему?

«Потому что вы говорите о хорошем и плохом. Для меня, это религиозные термины. Я не думаю, что мы должны говорить об этом в терминах хорошего и плохого».

Разговор о ценностях, похоже, как и угнетающие слова, — это то, без чего хочет обойтись движение секс-работников. Но если присмотреться ближе к этим словам и выражениям, которые использует это движение, что конкретно они означают?

Во-первых, очень много разговоров про отдельного человека. (Причем по умолчанию считается, что отдельный человек — это проститутка, а не клиент или сутенер) Чтобы «увидеть отдельного человека», как говорит Марсела, нужно не «не видеть картины в целом». Это означает: не надо смотреть на всю секс-индустрию и ее прибыли, на то, кто продается, кто покупает и кто получает выгоду. Каждый раз, когда вы пытаетесь посмотреть на проблему целиком, ответ — «мы говорим здесь про отдельного человека». Если затем вы попытаетесь поговорить про отдельного человека, то вы быстро поймете, что это не работает, потому что запрещенный целостный взгляд проникает и в личную историю. Они не спрашивают, почему кто-то оказался в проституции, или какие у нее были альтернативы. Если они это сделают, то поймут, что «свободный выбор» был «сделан» девочкой-подростком, которая затем оказалась в отнюдь не свободных обстоятельствах. Нет, разговоры про отдельного человека — это занавес, его цель скрыть связь между явлениями. Это означает следующее: нет никаких структур, мир слишком сложный, чтобы его понимать, все разные и невозможно прийти к какому-либо заключению. (Тот факт, что сутенеры и мафия прекрасно понимают структуру и логику закона спроса и предложения — это еще один вопрос, который никогда не упоминается).

Во-вторых, это движение использует радикальную риторику, говорит о правах и дискриминации, свободе и профсоюзах. Это, вероятно, побуждает многих активистов (которые следуют логике словесных ассоциаций) верить, что это их борьба. Тем не менее, если мы приподнимем этот занавес из слов, становится очевидно, что это какое-то очень странное понимание прав: у женщин есть право только быть проститутками, но нет права не попадать в проституцию! Амбит Дона и другие подобные организации по всему миру лоббируют то, чтобы проституция стала частью рынка труда, но при этом у них нет ни времени, ни денег, чтобы помочь кому-либо уйти из секс-торговли.

Что же это за свобода выбора такая? Когда они говорят о дискриминации, они не имеют в виду дискриминацию против женщин, или низкую заработную плату для женщин, которые могут вынуждать женщин заниматься проституцией, они имеют в виду дискриминацию против проституции. Это основа для идеологии, которая считает, что проституция — это карьера, и что есть дискриминация против нее как карьеры. Это то же самое, что говорить от лица угнетенных и при этом приравнивать их самих к этому угнетению. Это то же самое, что помогать попрошайкам, защищая попрошайничество и описывая его как «альтернативный образ жизни», при этом забывая, что обычно у людей просто не было выбора. Они утверждают, что защищают интересы проституток, но это происходит, только если они хотят оставаться в проституции. Если вы уходите из проституции и сталкиваетесь с дискриминацией на рынке труда как бывшая шлюха, то тогда этим организациям будет наплевать на вас.

Источник:

http://www.thefword.org.uk/features/2008/03/how_to_get_an_a_1